Онлайн книга «Банкротства и разорения мирового масштаба. Истории финансовых крахов крупнейших состояний, корпораций и целых государств»
|
Ледяной ветер продувает главную улицу Цюриха. Десятки раскрасневшихся от мороза посетителей врываются в теплый мраморный холл отеля Baurau-Lac, пожимая друг другу руки и возбужденно щебеча по-французски и по-немецки. Пестрая стая хорошо одетых господ налетела из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и европейских столиц. Они съехались, чтобы подобрать объедки со стола Брюса Мак-Нелла. Мак-Нелл – 250 фунтов доброкачественной миллионерской плоти в двубортном темно-синем пиджаке – вплывает в холл за пару минут до открытия торгов в препаршивейшем настроении. Сегодня он определенно предпочел бы быть где-нибудь в другом месте. Зимой 1994 года, после 20 лет нескончаемого триумфа, Мак-Неллу приходится печально обозревать розничную распродажу своего горячо любимого мамонта – коллекции из 45 тыс. старинных монет, некоторые из экспонатов которой бесконечно знамениты. Например, «Мартовские Иды» – золотая монета, отчеканенная по приказу Брута, дабы увековечить убийство Цезаря. Мак-Нелл слегка разъярен. «Гиены, – шипит он, – они заработали на мне миллионы, а теперь собрались посмотреть на то, как мне будет хреново». Гигантский рынок античных ценностей, который сделал Мак-Нелла богатым, обрушился в коллапс, увлекая за собой самого знаменитого магната послевоенных времен. Придерживая пухлой щекой радиотелефон, Мак-Нелл сидит на помосте, как Будда, и наблюдает за торгами, одновременно поглядывая на экран своего компьютера. «Мартовские Иды» приносят всего лишь $360 тыс. Десять лет назад за них дали бы больше $500 тыс. Один за другим лоты уходят к новым владельцам – за смехотворно низкие суммы. «Проклятие! Я теряю миллионы, – бормотал Мак-Нелл на следующий день за обедом, поедая свою телячью отбивную. – Этот бизнес накрылся. Я тону. Если что-нибудь не изменится – я пропал». * * * На протяжении 20 лет Брюс Мак-Нелл неизменно оставался самым очаровательным мультимиллионером на земле. «Посмотрите на этих парней с Уолл-стрит, – говорил Мак-Нелл пренебрежительно, – они держат в своих руках миллионы, а их ненавидит все человечество». Его же боготворили решительно все – от секретарш до скаковых лошадей. За доступность, откровенность и жизнерадостность. За шарм, с которым он изящно вваливался в офис. За вечно хорошее настроение. За непосредственность, с которой он распоряжался нескончаемыми потоками сотен тысяч и миллионов долларов. 20 лет подряд Америка не без любопытства наблюдала, как Брюс Мак-Нелл сорит деньгами. На его вечеринках можно было встретить чету Рейганов и полный набор голливудских знаменитостей, начиная с Мишель Пфайфер. Его конюшни приносили Америке победы на интернациональных скачках. Поместье в Калифорнии, купленное за $10 млн, дома в Малибу, Юте и Палм-Спрингс принимали толпы гостей в любой сезон и демисезон. Частный самолет курсировал по самым невиданным маршрутам только оттого, что хозяину внезапно остро захотелось побывать на особенно шикарном рок-концерте. Во всем этом не было ни грамма эксцентричности. Мак-Нелл тратил деньги с размахом, но во вполне простодушном народном вкусе. Он председательствовал в правлении Национальной хоккейной лиги и превращал богом забытую команду Лос-Анджелеса в чемпиона США. Хоккейный идол Америки Уэйн Гретцки согласился играть еще три года за Лос-Анджелес, вместо того чтобы уйти на покой, после того как Мак-Нелл предложил ему гонорар в $3 млн. Скромный Гретцки – уникальный случай – попросил снизить сумму – до $2,25 млн. (Злые языки утверждали, что дело было не в скромности, а в налогах.) Около 20 кинопроектов жили и проваливались на деньги Брюса Мак-Нелла. Сам он источал неугасимую улыбку Чеширского Кота. И совершенную беззаботность. Даже уличенный репортерами в откровенном вранье, он оставался неотразим. Среди живописных подробностей его биографии значился диплом Оксфорда, существовавший лишь в воображении Мак-Нелла. Равно как и вымышленное сотрудничество с суперрежиссером Говардом Хьюзом и супермагнатом Гетти. «Кто же спорит, разумеется, я несколько приукрашиваю, – немедленно соглашался Мак-Нелл. И энергично кивал с обезоруживающей ухмылкой. Между тем, биографии Брюса и без фантазий хватало на пару приключенческих фильмов. О чем он, впрочем, по разным уважительным причинам не особенно распространялся. * * * К 18 годам он знал каждого римского императора в лицо. Исключительно по чеканным профилям на монетах. Вообще-то таково было пожелание родителей – дабы дитя не шастало по темным улицам, его с нежного возраста приучили коллекционировать всякую ерунду и сортировать в альбомы, совершенно не предполагая в этой процедуре некий источник возможного дохода. Но в конце беспокойных 1960–х состоятельные господа искали какой-нибудь новый способ вкладывать капиталы. Способ должен был быть компактным, надежным и по возможности элегантным. Аукционы античных монет из весьма закрытого клуба коллекционеров превратились в поле битвы владельцев миллионных состояний. Более всего новоявленных вкладчиков прельщало то, что все эти непонятные драхмы и динарии тоже были деньгами. Очень давно, правда, вышедшими из обращения. Зато одновременно благородными произведениями великого искусства. Коллекционеры незамедлительно переквалифицировались в посредников. Ибо безграмотные миллионеры, разумеется, были не в состоянии отличить VI век от, к примеру, XVI. Равно как Грецию от Рима. Еще не достигнув совершеннолетия, Мак-Нелл оборачивал по $500 тыс. в год и письменно заказывал экспонаты у известнейшего цюрихского нумизмата Лео Милденберга. Когда он набрался смелости отправиться в Цюрих и лично представиться Милденбергу, последний был чувствительно огорошен. Ибо никак не мог постичь, что целый год высылал бесценные монеты созданию, у которого еще и борода-то толком не росла. «Черт возьми! Знай я, сколько тебе лет, никогда в жизни не торговал бы с тобой в кредит», – только и нашелся Милденберг. После чего, так и не оправившись от изумления, отдал Мак-Неллу на комиссию коллекцию стоимостью в $1 млн. Брюс, потея от возбуждения и ужаса, спросил: «Что я должен подписать?» Престарелый нумизмат величественно отмахнулся: «Забудь об этом. Чего стоит твоя подпись!» Задним числом Милденберг объяснил свой королевский жест тем, что заметил в юноше искру божью и особый нюх на истинные ценности. Более вероятным представляется, что он почуял в пришельце отменного коммерсанта. О чем другой специалист много лет спустя говорил: «Если бы я умел торговать, как Мак-Нелл! Его можно посылать продавать живопись слепым и снег эскимосам». |