Книга Табель первокурсницы, страница 27 – Аня Сокол

– Лимит? – уточнила с тревогой.

– Без изменений, – учтиво ответил клерк, тщательно скрывая удивление.

Ведь он не знал про спаленный корпус. Я до последнего ждала от отца гневного послания, а когда не дождалась, вместо облегчения почувствовала тревогу. Надеюсь, в Кленовом Саду не случилось ничего, что могло отвлечь папеньку от отплаты счетов?

Привратник выпустил меня из уютного тепла банка на ветреный холод улицы. Снова пошел снег. Я сделала несколько шагов по засыпанной белыми хлопьями мостовой и огляделась.

Кареты Миэров не было.

Вниз по улице проскакал закутавшийся в светлый плащ всадник, на углу фыркнул паром мобиль, две леди, придерживая шляпки, заходили в кафе напротив, молодой джентльмен открыл для них дверь. Двое мужчин постарше, опираясь на трости, разговаривали недалеко от входа в банк, где-то за домами звякнул на повороте трамвай.

Кареты не было. Черной кареты, запряженной лучшими лошадьми Миэров.

– Леди, – позвал привратник, – могу я вам помочь?

– Не знаю, – проговорила растерянно. – Карета… Здесь стоял экипаж?

– Совершенно верно, – кивнул служащий. – В экипаж сел джентльмен, и через минуту девушка велела кучеру трогаться.

– Джентльмен? – растерялась я. Кто мог сесть к подруге? Отес? Мэрдок? Оли? Кто угодно из разгуливающих по городу сокурсников, но тогда они дождались бы меня. Всего несколько минут… Что могло случиться за это время здесь, в центре Льежа? – Какой джентльмен?

– Не могу знать, леди. Поймать вам экипаж?

– Да… Наверное, – пробормотала я, не имея понятия, что делать и куда ехать – по распоряжению мистера Миэра в воздушной гавани нас ждала гондола. Нас, а не меня. Купить билет на другой дирижабль? Или вернуться в особняк и сказать, что Гэли уехала с неизвестным мужчиной? Я представила себе выражение лица ее отца…

Где-то внизу раздался крик. Испуганный женский возглас. Джентльмены на углу обернулись. И тихий день, заполненный ветром и падающими ажурными хлопьями снега, вспорол раскатистый звук. Точно такой же, какой я слышала этой ночью. Грохот выстрела эхом отскочил от стен, прокатился по мостовой и разбился о серые камни домов. Снова закричала женщина, сидящие за широкими окнами кафе посетители возбужденно переглядывались, шофер открыл дверцу мобиля.

– Лошади! Лошади понесли! – с восторгом закричал мальчишка в заломленном на затылок кепи. Он бежал вверх по улице прямо к банку, радостно вопя во все горло. – Белые лошади большой черной кареты!

– Гэли? – спросила я так, словно кто-то мог мне ответить. – Гэли! – закричала я и побежала.

Наверное, я еще никогда так не бегала, разве что в детстве, когда брат сказал мне, что в малинник забрался медведь. Привратник кричал что-то вслед. Но я ничего не слышала, кроме свиста ветра в ушах. Гэли! Девы! Это же Гэли!

Я вспомнила, как увидела ее в первый раз: она стояла на площади Трех факультетов, а наши аристократы старательно обходили дочь торговца стороной, а «неаристократы» пасовали перед благородной кровью и не решались сделать что-то, отличное от общепринятых правил. Никто не решился подойти к ней, никто, кроме дочери графа из провинции, что граничила с Загорьем и находилась настолько близко к Разлому, насколько близко к нему могли жить люди. Правда жизни состояла в том, что поступки обладающих титулами могут быть вызывающими, но их надо принять как данность. Или не принять.

Скользкая мостовая вдруг ушла из-под ног. Краткий миг полета. Я взмахнула руками, «схватилась» за воздух, чувствуя камни мостовой, гладкий лед и подошвы собственных ботинок. Успела представить падение, удар, крик боли. Леди не носятся, словно газели, тем более в такой ситуации, когда ничем не могут помочь. Ну что мне, лошадей на скаку останавливать, что ли?

Мысли куда быстрее магии, я просто ничего не успела придумать, кроме одного – уцепиться за падающий снег и разрушить связи между частицами льда у себя под ногами. Откатила изменения воды назад, и вместо ледяной корки меня встретило рыхлое крошево. Я упала на спину и несколько секунд глотала холодный воздух, стараясь разогнать цветные пятна перед глазами. Кто-то снова закричал…

– Леди, – склонился ко мне мужчина с седыми бакенбардами, – можете встать?

Я молча ухватилась за протянутую ладонь и с усилием поднялась. Между лопатками поселилась тягучая боль, перед глазами кружились снежинки. По улице снова прокатился далекий ломкий грохот – нераскатистое эхо выстрела, потом другой звук, не менее тревожный и пугающий, словно там, внизу, что-то сломалось.

– Леди, могу я вам помо…

Но я уже не слушала. Вряд ли он мог чем-то мне помочь, отвел бы в ближайшее кафе и напоил чаем, отбил телеграмму отцу… или не отбил бы, у всех разная степень доброты и озабоченности чужими проблемами.

Я услышала перезвон колокольчика: кто-то бил тревогу, призывая патруль. Тревожными арками с подвешенными колоколами заканчивались почти все улицы в крупных городах и выборочно в некрупных, а в селах хватало колоколов на храмах Дев.

Я подхватила юбку и бросилась дальше по улице.

– Леди… – растерянно пролепетал мне вслед мужчина.

Перебежав на другую сторону улицы, я едва разминулась с разразившимся сигналами мобилем, задела женщину в тонком не по погоде плаще, она испуганно охнула, заржали лошади… Выбежала на каменную набережную. Зимнее море тронуло ледяным языком серый гранит и застыло в белоснежной искрящейся неподвижности до самого горизонта. Какая-то женщина все еще тоненько причитала.

Карета лежала на правом боку, заднее колесо продолжало крутиться, переднего не было, как и первой двойки лошадей, оглобля оказалась сломана посередине и примерно на ладонь погружена в белоснежный бок кобылы. Второй паре лошадей не повезло, одной распороло брюхо, и она совершенно точно была мертва. Другая еще тоненько ржала рядом, пытаясь подняться – передняя нога была сломана, а для лошади это точно такой же приговор, как и оглобля в брюхе. Под белым боком расползалось теплое алое пятно, кровь растопила снег…

Возле распахнутой дверцы кареты на четвереньках стояла Гэли и очумело трясла головой. Прямо напротив подруги застыл толстый молодой человек, которому больше подошли бы белый поварской фартук и колпак пекаря, чем зимняя куртка, отороченная волчьим мехом, делавшая его еще толще, и выглядывавшая из-под нее кольчуга.

– Слава Девам, – простонала я, бросаясь к подруге, и, обхватив ее рукой, помогла подняться.

Гэли шаталась, не переставала всхлипывать и что-то бормотать.

А прямо за ней на снегу темнело тело кучера. Еще вчера он небрежно сплевывал при виде шофера, а сегодня лежал у каменного бортика, за которым начиналась безграничная белая гладь моря. На спине мужчины вокруг рваной раны расплывалось казавшееся черным пятно. Кучер Миэров был мертв.

Мужчина в сером пальто и цилиндре наклонился и погладил живую лошадь по бархатной морде. Женщина в зеленом пальто переступила с ноги на ногу и снова запричитала, молодой человек без головного убора ошеломленно оглядывался. Кряжистый солдат в старой гвардейской форме крякнул и покачал головой.