Книга Призраки и чудеса в старинных японских сказаниях, страница 24 – Лафкадио Хирн

Легенды и приметы, связанные с бабочками, часто присутствуют и в пьесах традиционного японского театра, к примеру, в очень популярном произведении «Тондэ-дэру Котё-но кандзаси» – «Летающая шпилька для волос, принадлежавшая Котё». Имя Котё носила прекрасная девушка, покончившая с собой из-за коварных наветов и жестокого обращения. Человек, поклявшийся за нее отомстить, долгое время искал клеветника, погубившего его возлюбленную, но так и не нашел. Тогда шпилька для волос, принадлежавшая мертвой девушке, превратилась в бабочку и привела мстителя к тому месту, где прятался злодей.

Что же касается огромных бумажных бабочек (о-тё и мэ-тё) – традиционных атрибутов японской свадьбы, – не стоит думать, что они имеют какое-то сверхъестественное значение. Это всего лишь символы счастливого брачного союза, воплощение надежды на то, что жизнь новобрачных окажется подобной цветущему саду, в котором они будут порхать вместе, как две бабочки, то устремляясь вниз, то поднимаясь к небу, но никогда не разлучаясь надолго.

II

Небольшая подборка хокку о бабочках послужит прекрасным примером интереса японцев к эстетическому аспекту этой темы. Одни трехстишия – всего лишь зарисовки с натуры, эскизы, состоящие из нескольких точных штрихов, вернее, из семнадцати слогов. Другие – плоды воображения, изящные метафоры, сплетения намеков. В любом случае читателю обеспечено разнообразие. Возможно, сами по себе эти вирши кого-то оставят равнодушным. Но вкус к японской поэзии приобретается не в одночасье, и оценить все ее достоинства, всю сложность и красоту композиций можно лишь в ходе долгого их изучения. Некоторые критики скоропалительно заявляют, что искать смысл в стихах, состоящих из семнадцати слогов, «было бы абсурдно». А как же знаменитая строчка Крашоу ^[43] о первом чуде, явленном на брачном пире в Кане? ^[44] «Nympha pudica Deum vidit, et erubuit» ^[45]. Всего четырнадцать слогов – и бессмертная слава. Вот и японцы управляются со своими семнадцатью слогами не менее, а возможно, и более искусно; они не раз и не два – быть может, тысячи раз – достигали в этом деле высот мастерства. Однако в приведенных ниже хокку нет ничего особенно примечательного, поскольку они выбраны вовсе не за поэтическое совершенство.

«Нуги-какэру» означает «снять [одежду] и повесить», а также «начать снимать [одежду]». Более точно смысл стихотворения можно передать так: «Бабочка обликом напоминает женщину, снимающую хаори». Чтобы оценить образность этого хокку, нужно представлять себе, как выглядит хаори. Это шелковая накидка, похожая на плащ с широкими рукавами, ее носят и мужчины, и женщины. Но в стихотворении определенно имеется в виду женское хаори – более пестрое, чем у мужчин, богато украшенное, из дорогой ткани. Подкладку хаори обычно делают из шелка одного или нескольких ярких цветов. Когда хаори снимают, подкладка становится видна во всем своем великолепии – буйство красок и колыхание рукавов действительно вызывают в памяти образ летящей бабочки.

Птицеловы смазывают силки птичьим клеем. В стихотворении намекается на то, что бабочка пытается помешать человеку в охоте на пернатых, которые непременно насторожатся, увидев, чем испачканы ее крылышки.

Когда бабочки спят, у них иногда подрагивают крылья – как будто бабочкам снится, что они летают.

Это стихотворение Басё, величайшего из сочинителей хокку. В трехстишии выражено предчувствие пробуждения весны.

Аллюзия на буддийскую поговорку ракука эда-ни каэрадзу, хакё футатаби тэрасадзу – «опавший лист не вернешь на ветку, разбитое зеркало не склеишь».

Возможно, образ навеян кружащимися в воздухе лепестками вишни-сакуры.