Книга Сладкая горечь, страница 56 – Стефани Данлер

– К слову пришлось? Я думала, мы друзья… Я что, чертов предмет для шуток?

– Тебя заносит. – Она произнесла это так буднично, что я кивнула. – Так вот. Ты можешь отпустить?

А пошли они, подумала я, вот возьму и уволюсь. Потом я поняла, что Симона права. Я не жертва. Меня никто не вводил в заблуждение… Я сама выбрала эту заросшую тропинку в тумане, где и пяти футов впереди не видно: наркотики, пьянки до синевы, вечная растерянность. Но ведь на самом деле выбрала я не дорожку, а этих двоих. И вдруг я поняла, что она имела в виду, говоря «отпустить». Мне незачем увольняться. Все это время для меня был открыт другой путь – хорошо освещенный, вымощенный, честный путь. Я сказала себе: «Пойди другой дорогой. Тебе незачем примерять на себя любой опыт. Это просто обед, это просто обслуживание». Я увидела безмолвный лифт, в кабине – я одна. А другой голос произнес: «Но тогда ты будешь просто бэком».

– Не могу, – сказала я. – Отпустить. То есть не хочу.

Она выдохнула, у нее кончалось терпение.

– Или ты не помнишь, каково это?

Лицо у нее было как из гранита, но я уловила проблеск ранимости.

– Нет, – ответила она, – не помню, да и не хочется вспоминать.

– Ты, наверное, испытывала подобное. Неужели ты действительно из камня, как все говорят? Я не верю, Симона. Я вижу твое сердце.

Я указала ей на грудь, но она как будто пришла в ярость.

– Ладно, Тесс. Хочешь получить все? И плевать на последствия? Тогда уже слишком поздно. Я могла бы велеть тебе отступиться. Сказать, что он сложный человек и в этом нет ничего сексапильного. В психической травме нет ничего сексапильного, травма пугает. Ты еще достаточно молода, чтобы считать, что любой опыт в конечном итоге на пользу, но это неправда. Как, по-твоему, передаются травмы?

– Не знаю, – честно ответила я. От Симоны исходил жар, а меня волочило на коксе, кровь по венам бежала, как бензин для зажигалок. – Что-то горько у тебя выходит.

– Горько? – Она выплюнула слово через стиснутые зубы, потом распрямила плечи, точно она на подмостках или ей выходить в зал ресторана. – Ладно, посмотрим. Я с ним поговорю.

– Не надо! – воскликнула я.

Мне смутно вспомнилось предостережение Уилла: не стоит чересчур доверять Симоне. Я уже сделалась ее ученицей, но теперь вдруг испугалась передать свою судьбу в ее руки. Неужели Джейку нужно благословение Симоны? Этого все время не хватало? Если таковы условия, то я их принимаю. Разве нет?

– Ну, не важно, – неуверенно добавила я. – Поступай как знаешь. Подумаешь, эка важность.

– Это очень важно, маленькая. Ты забываешь, как мы с ним близки. И совершенно очевидно, что и ты многое для меня значишь.

– Знаю. – Глядя нам под ноги, я повозила туфлей взад-вперед. – Мне снился один сон про тебя. Отрывок сна. В нем у нас с тобой был секрет. Ты была моей матерью. И ты разрешила мне опаздывать на работу, а еще приходила в мою квартиру и застилала мне постель. Но ты объясняла, что никто больше не поймет и что если я расскажу, меня накажут.

– Странно, – только и сказала она.

– Сомневаюсь, что по возрасту годишься мне в матери. Я не это имела в виду.

– Тебе следовало бы пересказать его Говарду. Он хорошо разбирается в снах. В другой жизни он мог бы быть психоанатиликом. – Встав, она чуть выгнулась назад, потянула спину, слышно хрустнули позвонки. – И я бы не отказалась застрять с тобой в лифте. Там места побольше, чем в кабинке туалета. – Она протянула мне квадратик туалетной бумаги. – Никаких больше слез на работе.

Мне хотелось спросить у нее, любовь ли это. Слепота, падение в пропасть, невидимый медленный танец, тяга к истинной боли, одержимость? Я не получила бы ответа. Она никогда не говорила со мной о чем-либо личном. Любовь оставалась теорией, чем-то забальзамированным. «Если допустишь, любовь доведет тебя до того-то» или «Любовь – необходимое условие для сего-то». Или «То-то – особая разновидность любви, какую встречаешь в местах вроде Там-то».

Возможно, вот почему она казалась такой неприступной. Она не помнила. Она никогда не падала на колени на асфальт, как мы все, она не могла рассказать мне про невыразимое, про настоящее. Я была сама по себе, то, чему я училась, шло с земли.

Схватив меня за запястье, он выдернул меня из группы, с которой я уходила. Уилл состроил мину, мол, «Идешь?», а я подняла руку, как бы говоря: «Одну минуту».

– Пришли СМС? – крикнул Уилл, когда у него перед носом закрылись двери лифта.

Я повернулась к Джейку.

– Что? Симона велела передо мной извиниться?

Он смотрел в ковер. Задумчиво.

– Какой-то ты жалкий, – сказала я и вызвала лифт.

– Я пожалел, едва это сболтнул.

– Ты меня утомляешь. Честно.

Я снова и снова нажимала кнопку. Я видела альтернативный путь, дорожку мира, дорожку света. Я видела бар, пиво, радость общения с друзьями, – видела как все это исчезает, едва он ко мне приближался. И я ему позволяла. Звякнул звоночек, и двери расступились. Джейк отошел в дальний угол, а я встала перед ним, удерживая двери открытыми, пока входили запоздавшие.

– Пойдете выпить, Дениза? – спросила я жену Ника.

Ник как-то мне рассказал, что она была первой женщиной, которая срезала его в разговоре, и он сразу понял, что должен на ней жениться. Это была элегантная брюнетка, все еще очень красивая, но щеки у нее теперь немного запали.

– Нет, нет. Мы едем домой. Лучшее, что нас ждет, – проснуться в пять утра с младшеньким.

– Лучшее! – Хлопнув в ладоши, Ник повернулся ко мне. – Флафф раньше пяти домой не возвращается, верно?

– Что значит Флафф? – спросила Дениза.

– Просто старое прозвище, – ответила я, и дыхание вырывалось у меня со свистом. Джейк провел пальцем по моей спине. – Со школы.

Мой позвоночник – горящая свеча. От прикосновений Джейка мое тело пылало и таяло. «Я сзади».

– Я правда за тебя голосовал, – произнес он так тихо, что только я расслышала его слова.

И все вернулось на круги своя: ночь прекрасна и полна обещаний, время растяжимо, мое тело податливо.

– Кстати, Дениза, – сказала я, делая шаг назад к нему, – сколько твоему младшенькому?

Я сидела на нем верхом на заднем сиденье такси, подушки из кожзаменителя скрипели, его пальцы внутри меня, двигаются, надавливают на неведомую пылающую точку. Сквозь угар опьянения меня пронзила мысль, что я могу внезапно кончить. Он сдвинул большой палец, и я отпрянула, уверенная, что вообще не кончу. Повторяющиеся движения, пряди моих волос словно бы вырастают из его руки. Воротник его рубашки… Джейк меня удерживает, с силой вдавливает себе в колени. Таксист наехал на канализационный люк, и я резко охнула.

Забираясь на него, я на мгновение вспомнила про таксиста. Сколько ему до конца смены? Мне хотелось сказать, мол, у меня тоже бывают долгие вечерние смены. Люди иногда ужасно со мной обращаются. Я вообразила себе, что у таксиста маленькая дочка, которая звонит, пока он на работе. Он тогда переключает разговор на громкую связь, и ее голосок заполняет кабину сиянием. С зеркальца заднего вида свисала ламинированная фотография его жены. Я предположила, что это жена. Одну руку она завела за голову, голову склонила, а в другой держала розу. Помада у нее была под цвет цветка. Интересно, выручка в Новый год хорошая? Интересно, все ли он видел? Он с грохотом задвинул перегородку и на полную выкрутил музыку, а Джейк задрал на мне платье, и я забыла, что таксист тоже человек.