Книга Улица Свободы, страница 36 – Андрей Олех

– Время все меняет, – произнес чужие слова Королев и удивился, почему до этого не пытался сказать их себе.

* * *

– Холодно скоро будет! Замерзнет все! – Леха выкрикивал слова, пытаясь заглушить телевизор. Баба Тома только улыбалась и кивала. – Ключи дайте от сарая! Я уберусь там!

Королев достал свою связку и выразительно потряс ею. Кажется, совсем бабка тронулась, не слышит и не понимает.

– В коридоре на крючке, – прокаркала баба Тома. – Спасибо, сынок.

– Не за что, – тихо, самому себе сказал Леха, взял ключи, корм и спустился по лестнице.

Шутка в духе Цыганкова: заставить его ковыряться в дерьме, пытался успокоить себя Леха, но разгадку уже знал.

Дверь сарая он оставил открытой, чтоб развеять вонь свинарника. Это не срабатывало. Королев долго готовился: взял лопату, поставил несколько ведер, покурил, засучил рукава, вышел подышать и снова вернулся. Выгребать говно все же придется. Леха кинул корм, убрал корытце к другой стороне загончика, и свиньи покорно пошли к еде.

– Как вы здесь не сдохли еще? – спросил у них Королев и начал работу.

Ближе к углу о лоток что-то звякнуло. Леха поддел пониже. С другого конца лопаты на него смотрел грязный слиток. Королев опустил его обратно, быстро закрыл дверь сарая, зажег свечу в пол-литровой банке и закурил. Запах больше не мешал.

Три свинки закончили есть и теперь прогуливались по загончику, совершая упражнения в тусклом желтом свете огарка. Их черные глазки скользили по впавшему в задумчивость Королеву, а на платину они внимания не обращали. Наконец Леха решился. За несколько минут наполнил ведра дерьмом и отыскал все пять слитков. Шестой Цыганков спрятал где-то в другом месте.

Решить, что делать с этими, Королев пока не мог; он снова забросал слитки остатками говна. Взял ведра и задул свечу.

Чистый воздух снаружи чуть не разорвал легкие. Королев опорожнил ведра в кусты за сараями, закрыл свинарник на ключ и унюхал на себе его запах. После такого надо стирать вещи, а самому идти в баню. Только не в ближайшую, где его ждут. Жизнь никак не хотела становиться легче.

* * *

С крыльца больничного отделения Леха увидел бывшую девушку Рината, попытался вспомнить, как ее имя, и не смог.

– Тебя Леша ведь зовут? Ты к Ринату? – поднимая на Королева свои огромные глаза, спросила она и протянула авоську с фруктами: – Передай ему, пожалуйста.

– Че сама не передашь?

– Стесняюсь. – Она естественным движениям протянула руку к Лехиным папиросам и угостилась без разрешения. – Как он?

– Ходить будет, – протягивая девушке спичку, ответил Королев.

– Плохо мы расстались, – глядя на пустой больничный парк, поморщилась она. – Он думает, я пьяница, а я просто не пара ему. Ринату другая жена нужна.

Леха молчал, ожидая продолжения, и смотрел на беседку в окружении голых деревьев, похожую на забытую декорацию какой-то вечной пьесы. Листья лежали темной гниющей массой, потеряв свое недавнее разноцветье, и вся эта ноябрьская серость давила, тихо шепча холодным ветерком, что хорошего конца не будет.

– Наташка сам не знает, кого ему надо, а ты знаешь.

– Почему Наташка? – не стала спорить девушка.

– Ри-нат, Нат-ашка, – попытался объяснить Королев. – Кличка такая.

– Ясно. Не говори, что я передачу принесла. – Сумка оказалась у Лехи в руках. – Скажи, с рынка передали. Это правда.

Она бросила окурок, растоптала сапогом и, кутаясь, пошла по аллеям к выходу. Королев зашел в тепло, здороваясь со всеми знакомыми медсестрами. Отец Рината договорился с кем надо, и Наташку перевели в отдельную палату, на койку с хорошим матрасом. Судя по виду, его это не радовало.

– Вот. Тебе коллеги передали. – Леха поставил авоську с фруктами на тумбочку.

– Танька передала, так и скажи. Видел я ее, она здесь не первый день крутится, – без эмоций сказал Ринат. – Медсестра сегодня сказала: Игоря увезли.

– Я по делу зашел, – не умея говорить ни о чем, начал Леха. – Короче, нашел я, где он ее спрятал…

– Слышать не хочу, – перебил Ринат. – Хватит с меня ноги за ваши с Цыганковым дела.

– Со мной майор говорил, – не обиделся Королев. – Он вроде как знает все про нас. Советовал в милицию подкинуть или на завод обратно. Че с ней делать-то?

– Делай, как майор сказал, и дуй в армию. Два года пролетят – не заметишь. Вернешься домой, как будто не уезжал.

– Вот это меня, Ринат, и пугает.

– Не понял. Чего боишься-то? Армии?

– Боюсь, что не изменится ничего, как вернусь.

– Че еще майор рассказывал? – перевел разговор Наташка.

– Много чего. По его словам получается, что подставить нас хотели, но Цыганков всех перехитрожопил.

– Вот как! А мог бы Игорек и поумней придумать, – недоверчиво рассмеялся Ринат и закрыл глаза. – Ладно. Ты, Леха, много не думай об этом. Ничего уже не изменишь.

* * *

На суде было скучно до одури, и никто это затягивать не хотел. Свидетели выступали быстро и по существу. Быки открыто стыдились поданного иска, на Игоря не смотрели и, пробурчав ответы, покидали зал. По всем показаниям получалось, что этот смуглый беззубый дохляк жестоко избил трех спортсменов и парням еще повезло, что он не стал их добивать.

Единственным сюрпризом для Цыганкова стало отсутствие Лехи в качестве свидетеля, но Игорь решил, что это к лучшему. Большую часть времени Игорь изучал пол, иногда притворно зевал, заражая судью, и мечтал о папиросе.

В следственном изоляторе он передумал все мысли. Посокрушался, что под яблоней в Прибрежном закопал только один слиток, а не два или три. Поговорил с госадвокатом; тот мог настоять на самообороне, но сказал, что дело его решенное. Спросил, сколько ему дадут за удар розочкой в живот и бутылкой по голове. Выходило не меньше пяти. Значит, выйдет он в восьмидесятом, если повезет. В камере ему было неплохо: можно было много спать, курить и ни о чем не беспокоиться.

– Ваше последнее слово, обвиняемый.

– Че тут говорить? – поднялся Цыганков. – Вину признаю, не отпираюсь. В живот розочкой ударил – бывает. Если б я не ударил, меня б ударили.

– Это все?

Игорь вместо ответа кивнул и сел. При оглашении приговора волновался он меньше судьи.

– …Цыганкова Игоря Анатольевича, обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто восьмой – умышленное телесное повреждение, опасное для жизни… признать виновным… и назначить ему наказание в виде лишения свободы на срок семь лет…

В последний раз Игорь чувствовал такую легкость, когда его уволили с завода. Он шел по коридору под конвоем, а ему хотелось засмеяться.

– Че, Цыганков, не обманул я тебя? – поравнялся с ним майор. – Семь лет посидишь, выйдешь, а потом я тебе еще что-нибудь придумаю. Так и жизнь твоя пройдет.