Книга Синий лабиринт, страница 39 – Дуглас Престон, Линкольн Чайлд

– Таково мое предположение.

Пендергаст поднялся со стула. Все взгляды устремились на него. Но он просто разгладил рубашку на груди слегка дрожащими пальцами и снова сел.

Д’Агоста хотел было сказать что-то, но остановил себя. В его мозгу забрезжило понимание, собиравшее воедино все эти факты, но оно было таким диким, таким ужасным, что он не мог заставить себя серьезно его рассматривать.

В этот момент дверь открылась, и вошла миссис Траск.

– Вам звонят, сэр, – сообщила она Пендергасту.

– Пожалуйста, примите информацию.

– Извините, но звонят из Индио в Калифорнии. Человек сказал, это не может ждать.

– Ах да.

Пендергаст снова поднялся и направился к двери. На полпути он остановился и повернулся к Марго:

– Мисс Грин, то, о чем мы здесь говорили, – очень деликатное дело. Я надеюсь, вы не сочтете некорректным с моей стороны, если я попрошу вас пообещать, что эти сведения не выйдут за порог моего дома.

– Как я уже сказала, вы можете на меня положиться. Вы уже попросили нас практически принести обет молчания.

Пендергаст кивнул.

– Да, – сказал он. – Да, конечно.

Скользнув взглядом по троице, сидящей за столом, он последовал за миссис Траск из комнаты и закрыл за собой дверь.

Подъезжая к городу Индио по 10-й Восточной федеральной трассе, д’Агоста с любопытством смотрел вокруг из окна машины исправительной службы штата. Прежде он только один раз был в Калифорнии, девятилетним мальчишкой, когда родители возили его в Диснейленд. В его памяти остались лишь какие-то мимолетные впечатления: пальмы, роскошные бассейны, широкие чистые бульвары, украшенные кадками с цветами, пик Маттерхорн, Микки-Маус. Но вот это – изнанка штата – стало для него открытием. Это был мир иссушенный и выгоревший под солнцем, мир адской жары, странных кустов, деревьев, похожих на кактусы, и голых холмов. Д’Агоста не понимал, как можно жить в этой забытой богом пустыне.

Рядом с ним на заднем сиденье пошевелился Пендергаст.

– Вы уже пытались один раз разговорить этого типа. Есть ли какие-нибудь новые идеи? – спросил д’Агоста.

– Я узнал кое-что, э-э, свеженькое из вчерашнего вечернего звонка. Звонил старший надзиратель тюрьмы. Похоже, наш арестованный друг начал говорить.

– Неужели?

Д’Агоста снова посмотрел в окно. Как это похоже на Пендергаста – до самого конца утаивать такую важную информацию. Или не похоже? Во время ночного рейса Пендергаст казался молчаливым и раздраженным. Д’Агоста объяснил это недосыпом.

Калифорнийский изолятор временного содержания в Индио представлял собой длинное, низкое, непривлекательное здание, которое, если бы не вышки охраны и три кольца стен с колючей проволокой наверху, выглядело бы как выстроенные в ряд склады фирмы «Костко» ^[28]. Несколько печальных пальм стояли перед проволокой, неподвижные на безжалостном солнце. Гости из Нью-Йорка въехали в главные ворота, прошли через несколько пропускных пунктов и наконец оказались перед официальным входом. Там они вышли из машины. Д’Агоста моргнул на солнце. Он был на ногах вот уже семь часов, и у него никак не укладывалось в голове, что по калифорнийскому времени сейчас только девять утра.

Их встретил худощавый темноволосый человек. Увидев Пендергаста, он протянул руку:

– Агент Пендергаст. Рад снова вас видеть.

– Мистер Шпандау. Спасибо, что так оперативно связались со мной. – Пендергаст представил их друг другу: – Джон Шпандау, старший надзиратель. А это лейтенант д’Агоста из нью-йоркской полиции.

– Лейтенант. – Шпандау пожал д’Агосте руку, после чего они двинулись по коридору.

– Как я упоминал в нашем вчерашнем телефонном разговоре, – сказал Пендергаст, обращаясь к Шпандау, – заключенный подозревается в недавнем нью-йоркском убийстве, которое расследует лейтенант. – Они миновали еще один пропускной пункт. – Лейтенант хотел бы допросить его первым.

– Хорошо. Я сообщил вам, что он заговорил, но, по правде сказать, в его речах мало смысла, – заметил Шпандау.

– Еще что-нибудь важное?

– Он стал беспокойным. Всю ночь ходил по камере. Не ел.

Д’Агосту провели в типичную комнату для допросов. Пендергаст и Шпандау вышли в соседнее помещение, чтобы наблюдать за допросом через одностороннее зеркало.

Д’Агоста ждал стоя. Некоторое время спустя открылась дверь, и двое охранников ввели в комнату человека в тюремной робе. На одном запястье у него был гипс. Охранники посадили человека на одинокий стул у другой стороны стола и встали возле двери.

Д’Агоста посмотрел на человека за столом, хорошо сложенного и, конечно, со знакомым лицом. Он не был похож на преступника, но это не удивило д’Агосту: парню хватило пороху выдать себя за ученого, причем он делал это так убедительно, что провел Марсалу. Здесь требуется не только присутствие духа, но и мозги. Однако в лице этого человека была какая-то ущербность. Какой-то таинственный внутренний диалог наводил тень на его харизматичные черты, так хорошо узнаваемые по реконструкции Бономо. Покрасневшие глаза блуждали по комнате замедленно, как у наркомана, не останавливаясь на человеке, сидящем напротив него. Руки, схваченные в запястьях наручниками, он сложил на груди жестом защиты. Д’Агоста обратил внимание, что подозреваемый слегка раскачивается взад-вперед на своем стуле.

– Я – лейтенант Винсент д’Агоста, отдел по расследованию убийств нью-йоркской полиции, – начал д’Агоста, доставая блокнот и кладя его перед собой. Со своими правами человек был уже ознакомлен, так что д’Агоста мог приступить прямо к делу. – Этот допрос записывается. Не хотите назвать для записи свое имя?

Человек ничего не ответил, продолжая слегка покачиваться туда-сюда. Его глаза теперь более осмысленно озирали комнату, брови нахмурились, словно он вспоминал что-то забытое. Или потерянное.

– Эй, вы меня слышите? – попытался привлечь его внимание д’Агоста.

Наконец глаза человека остановились на лейтенанте.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов об убийстве, которое произошло две недели назад в Нью-Йоркском музее естественной истории.

Человек безмятежно посмотрел на него, потом его взгляд скользнул в сторону.

– Когда вы в последний раз были в Нью-Йорке?

– Лилии, – ответил человек.

Голос у него был удивительно высокий и певучий для такого крупного человека.

– Какие лилии?

– Лилии, – повторил человек задумчивым тоном, подразумевающим какое-то печальное воспоминание.

– И что лилии?