Онлайн книга «Синий лабиринт»
|
Констанс наклонилась к нему и положила руку на его сжатый кулак. – Алоизий, – тихо позвала она. – Это Констанс. Сначала он никак не реагировал. Наконец кулак разжался. Пендергаст повернул голову на подушке и пробормотал что-то неразборчивое. Констанс слегка сжала его руку: – Что ты сказал? Пендергаст открыл рот и сделал хриплый вдох. – «Lasciala, indegno, – прошептал он. – Battiti meco. L’assassino m’ha ferito» [68]. Констанс ослабила давление на его руку. По телу Пендергаста прошла новая судорога. – Нет, – сказал он тихим, придушенным голосом. – Нет, ты не должна. Врата ада… [69] не подходи… отойди, пожалуйста… не смотри… трехдольный горящий глаз!.. [70] Тело его расслабилось, и на несколько минут наступила тишина. Потом Пендергаст пошевелился. – Ты ошибаешься, Тристрам, – произнес он более ясно и четко. – Он никогда не сможет измениться. Боюсь, тебя провели. Наступившее после этого молчание длилось гораздо дольше. Вошла медсестра, проверила состояние Пендергаста по приборам, заменила трансдермальный пластырь на новый и вышла. Констанс оставалась сидеть на стуле, неподвижная, как статуя, по-прежнему касаясь руки Пендергаста. Наконец его веки затрепетали и открылись. Поначалу глаза оставались затуманенными, несфокусированными. Потом Пендергаст заморгал и обвел взглядом больничную палату. Взгляд его остановился на той, что сидела рядом. – Констанс, – прошептал он. Вместо ответа она снова сжала его руку. – Меня… мучает кошмар. Похоже, он никогда не кончится. Голос его звучал слабо, бестелесно, словно шелест пожухлой листвы на легком ветерке, и Констанс наклонилась к нему, чтобы разобрать слова. – Ты цитировал либретто «Дон Жуана», – сказала она. – Да. Я… воображал себя Командором. – По-моему, если снится Моцарт, то это не такой уж и кошмар. – Мне… – Несколько секунд губы двигались, не производя ни звука, потом она услышала: – Мне не нравится опера. – Ты говорил что-то еще, – сказала Констанс. – Что-то действительно похожее на кошмар. Ты говорил о Вратах ада. – Да. Да. В моих кошмарах присутствуют и воспоминания. – Потом ты упомянул Тристрама. Сказал, что он ошибается. На это Пендергаст только покачал головой и снова ускользнул в бессознательное состояние. Констанс терпеливо ждала. Десять минут спустя он пошевелился и снова открыл глаза. – Где я? – спросил он. – В больнице в Женеве. – В Женеве. – Пауза. – Ну конечно. – Насколько мне известно, ты оскорбил какого-то дорожного полицейского. – Я помню. Он требовал, чтобы я оплатил штраф. Я вел себя с ним ужасно. К несчастью, я не выношу мелких бюрократов. – Еще одна пауза. – Это одна из моих дурных привычек. Он опять замолчал, и Констанс, уверенная, что он сейчас в ясном сознании, рассказала ему все, что узнала от д’Агосты о последних событиях: человек, который напал на Пендергаста, покончил с собой в тюрьме; его внешность была изменена путем пластических операций, но команде д’Агосты удалось реконструировать его подлинное лицо и установить личность этого человека. Она сообщила и о другой находке д’Агосты по материалам дела Энглера: год назад Альбан прилетал в Штаты под именем Тапанеса Ланьдберга, слетал на север штата Нью-Йорк, а потом вернулся в Бразилию. Пендергаст слушал с интересом. Один или два раза в его глазах вспыхнул прежний свет, так хорошо ей знакомый. Но когда она закончила, он закрыл глаза, отвернулся и снова потерял сознание. Когда он пришел в себя в следующий раз, стояла ночь. Констанс, которая не отходила от кровати, ждала, когда он заговорит. – Констанс, – начал он таким же тихим, как и прежде, голосом. – Ты должна понять, что мне временами становится трудно… сохранять связь с реальностью. Она приходит и уходит, как и боль. Вот сейчас, например, мне требуются невероятные усилия, чтобы связно говорить с тобой. Поэтому позволь, я скажу тебе то, что должен, очень кратко. Констанс замерла, слушая его. – Я сказал тебе кое-что непростительное. – Я тебя простила. – Ты добрая душа. Почти сразу после того, как я вдохнул запах лилий в той странной газовой камере для животных возле Солтон-Си, мне стало ясно, что меня преследует прошлое моей семьи. В лице кого-то, кто одержим жаждой мщения. Он несколько раз судорожно вздохнул. – То, что совершил мой предок Езекия, было преступлением. Он создал эликсир, который на самом деле оказался ядом, вызывающим привыкание. И этот яд убил многих и разрушил жизнь их близких. Но это… случилось… так давно. – Пауза. – Я понимал, что происходит со мной, и ты это тоже поняла. Но в тот момент мне была невыносима твоя жалость. Те надежды, что я поначалу питал на излечение, быстро таяли. Я предпочитал не думать об этом. Тогда у меня и вылетели те отвратительные слова, которые я сказал тебе в музыкальной комнате. – Пожалуйста, не надо об этом. Он погрузился в молчание. В комнате стояла темнота, единственный свет исходил от медицинской аппаратуры, и Констанс не знала, заснул он опять или нет. – Лилии начали гнить, – произнес он. – Ах, Алоизий… – В этом есть нечто более ужасное, чем боль. И это нечто – отсутствие ответов. Сложный заговор, который привел меня к Солтон-Си, имеет все признаки того, что организовал его Альбан. Но с кем он сотрудничал и почему его убили? И… как мне справиться с этим сползанием в безумие? Констанс обхватила его ладонь обеими руками: – Должно быть какое-то средство. Противоядие. Все вместе мы его найдем. Пендергаст покачал головой: – Нет, Констанс. Никакого противоядия нет. Ты должна уехать. Я улечу домой. Я знаю частных врачей, которые смогут обеспечить мне более или менее комфортное состояние, пока не наступит конец. – Нет! – сказала Констанс громче, чем хотела. – Я тебя никогда не оставлю. – Я не хочу, чтобы ты видела… меня в таком состоянии. Она встала и наклонилась к нему: – У меня нет выбора. |