Онлайн книга «Триумвират»
|
– Ладно, друг любезный, иди-ка подкрепись малость, потом поговорим, – прерываю зашедшегося в кашле унтера. – Вон, видишь, официант уже все приготовил. Пленные, заполучив по вскрытой банке, пальцами жадно выковыривают мясо и проглатывают его, почти не жуя. Э, так дело не пойдет! – Вы, братцы, не торопитесь, никто не заберет. А то наглотаетесь сейчас, потом все обратно полезет. Кстати… – Поворачиваюсь к немцу. – Я не понял, где чашки и ложки с вилками? М-да, почти мировой рекорд! Метнулся, аж теплый ветерок по комнате загулял. Двадцать секунд, и все на столе, а ганс снова застывает в положении «Чего изволите?». От лицезрения этой картины меня отвлекает Анатоль. – Денис, я с бойцами по пакгаузам прошелся. Снарядов нашли три десятка ящиков, консервы для железного пайка, ну да нам, скорее всего, ни то, ни то не пригодится. А вот немного сена для наших лошадок и патроны приказал погрузить в сани. – Добро, если надо будет, пешком пройдемся, чай, не бояре… * * * Разговор прерывает появление нового персонажа. В сопровождении одного из бойцов в конторе появляется старый седой еврей в драном, таком же старом, как и он, пальто и в чем-то отдаленно напоминающем треух. Мельком глянув на жующих, он сдергивает шапку с головы, одновременно низко кланяясь, и обращается сразу к нам обоим, не сумев выделить самого большого начальника. – Здгавствуйте, господа офицегы… Меня зовут Шмуль Нахамсон, и таки я являюсь стагостой етого местечка. – Здравствуйте, почтенный. Чем обязаны визиту? – Дольский, несмотря на некоторый комизм ситуации, полностью серьезен. – Что-то случилось? – Господин офицег, слава Всевышнему, нет. Но мы очень опасаемся, что может случиться… – Проходите сюда, садитесь, отдохните с дороги. – Оборачиваюсь к немцу. – Stuhl! [3] Тот со всей поспешностью, на какую способен, ставит поёрзанный венский стул перед удивленным до невозможности стариком. Несколько секунд на раздумье, потом осторожность старого еврея берет верх. – Господин офицег, я очень благодаген, но лучше я постою… Таки я только хотел попгосить господ офицегов, чтобы ваши смелые солдаты не забигали у нас последнее. Эта зима была очень суговой, и, несмотгя на то, что некотогые люди умегли на тяжелой габоте, еды осталось очень немного… – Не понял, кто-то из наших пошел по домам? – Нет, что вы, господин офицег! – Старик взволнованно выставляет перед собой морщинистые руки. – Я таки хотел пгосить, чтобы етого не случилось! – Виноватый, вашбродь… – подает голос уже наевшийся Феськин. – Оне тож на узкоколейке работали. Да и германцы всех ихних баб снасильничали… – Да, гегманские солдаты очень плохо обходились с нашими женщинами… – Староста печально качает головой. – Нескольких даже убили за то, что они не хотели… Ну, ни фига себе в сказку попали!.. Анатоль с полувзгляда понимает невысказанное и одобрительно кивает. – Вот что, почтенный… Как представитель русского командования разрешаю забрать все продовольствие, оставшееся на складе. И сено для скота – тоже, если он остался. Мы сейчас загрузим несколько саней и отвезем консервы в деревню. Надеюсь, вы сможете справедливо распределить продукты среди людей? Старик от услышанного превращается в соляной столб, затем пытается бухнуться на колени, чего мы ему, конечно, не позволяем, и в состоянии обалдения удаляется нести «благую весть» своим соплеменникам. А я, достав папиросу, пытаюсь задуматься о смысле бытия, но мое внимание снова привлекает унтер Феськин. – Вашбродь, дозвольте обратиться!.. А чегой будет с германцами?.. Ну, которых ваши возле барака спутали?.. – Пока еще не решил… Курить хочешь? На, бери на всех, – протягиваю ему портсигар, заметив жадный взгляд и то, как он втягивает в себя воздух. – Благодарствуем, вашбродь!.. – Бедолага бережно вытягивает четыре папиросины и продолжает: – Есть там фельдфебель, толстый кабан такой… Старшой у них… Отдайте эту сволочь нам, а, вашбродь? Христом Богом молим!.. – И что вы с ним делать будете? – А то же, што и он с нами делал! Во, гляньте! – Феськин поворачивается ко мне спиной, задирая вверх остатки гимнастерки… Ох-х! Твою ж мать!.. На спине нет живого места, сплошные багрово-синие рубцы с черными струпьями запекшейся крови. И давние, почти затянувшиеся, и новые, еще вчера, наверное, кровоточившие. Ну, с-суки!.. Михалыч, оторвавшись от окна, тоже смотрит на исполосованную кожу, затем подходит и очень тихо, чтобы никто больше не услышал, шепчет мне почти на ухо: – Денис, не как командира, как брата прошу… Разреши… Не можно такое спускать… Можно подумать, что я – против! Только добавим пару штрихов к общей картине. – Вам не отдам. Вы его в два удара прибьете. Вот посмотреть – пожалуйста. Михалыч, выпиши этой сволоте тридцать горячих, только так, чтобы от первого до последнего удара он все прочувствовал. А вам, братцы надо еще прибарахлиться. Надеюсь, не обидитесь, если предложу переодеться в германское на время?.. Пленные зольдатены, если, конечно, после всех их подвигов к ним применимо это слово, стоят по стойке «смирно» возле столбов. С нарушением формы одежды, потому как сапоги и шинели нашли новых хозяев. И смотрят испуганными глазами на свое начальство, которое только что привязали к столбу спиной вперед. Митяев показывает мне найденную плетку. – Со знанием дела соорудили, даже пуля вплетена. Не нагайка, конечно, но такой и с одного удара убить можно. – Михалыч, мы же договорились – тридцать и не меньше. Видно, ганс немного знает русский язык, потому что начинает что-то мычать сквозь кляп. Или просто почуял, чем всё должно закончиться. Феськин, стоящий рядом, буквально выплевывает ему в лицо: – Што, гнида, мычишь?! А как над нами измывался, сволочь?.. Вашбродь, ну дозвольте хочь по разу!.. Егорка притаскивает ведро с водой, наверное, чтобы приводить в чувство фельдфебеля, и одним движением ножа распускает китель на спине на две половинки. По штанам немца расползается вниз мокрое пятно… – Хорошо. Михалыч, дай им «инструмент». После восьмого удара мычание затихает, и, пока тушку приводят в чувство, один из освобожденных бойцов вдруг выхватывает плеть из руки товарища и, подскочив к стоящим гансам, со всего маха крест-накрест хлещет одного из них по лицу. Немец с жалобным воплем рушится в снег, разбрызгивая красные капли, а мститель пытается затоптать лежащего с диким криком: – Ты, сука подлая, не забыл, как дружка мово Кольку кончил?.. Бойцы, стоявшие поблизости, моментально оттаскивают его от жертвы. Солдат, пытаясь освободиться из их рук, бьется в припадке и с ненавистью кричит: – Колька, он слабый был, еле ноги двигал… Не мог землю мерзлую копать, свалился… А ентот ему рот землей набил и на шею сапогом… Шоб той задохся… Да не сразу, нажмет, потым отпустит, потым снова… |