Онлайн книга «Не ссорьтесь, девочки!»
|
— Дроздов! Доктор! Я — не лесбиянка! — Это совершенно ничего не значит. В психологии есть момент подключения. Вы себя ассоциируете с ними. Нонна удивленно смотрит на Дроздова и почему-то успокаивается. — Я себя? С ними? Тот, напротив, только распаляется от собственных научных теорий и все теснее прижимается к Нонне: — Вы не от них, а как бы от себя… — Мастурбация? — Да… Нонна трясет головой и произносит неожиданно громко и внятно, снимая весь эротический флер: — Ну не возбуждаюсь я! Они рабочий материал. Представляете, если бы пекарь возбуждался от теста, что бы мы ели? — Интересная метафора. Я, пожалуй, использую ее в телевизионной программе. Хомяков продолжает суетиться: — Что бы ему дать понюхать, чтобы в себя пришел? — Свои носки, — заявляет Нонна. — Все! Уволена! — кричит владелец журнала. Дроздов поспешно слезает со стола. — Да ладно тебе. Она пошутила. — Ага… Я тоже. — Пошутили? Жалко. А то я думаю, что бы такого сделать, чтобы вы меня уволили? — Не делайте вид, что вам все равно и вы сами этого хотели. Это я вас уволил! Я! Без выходного пособия! Без права восстановления! Без сожаления и без печали! — Да и слава богу! Сами и пишите про то, как «он прижал меня к дереву и медленно стал расстегивать все триста сорок восемь пуговиц на моей груди…» Сами пишите белиберду про то, как «его плоть восстала как каменная»! Хомяков, запомните: камень не восстает. А киска — это кошка, а не женский половой орган! Хомяков трясет Дроздова: — Вот видишь, по обоюдному желанию коллектива! Я вообще подумал, а нужен ли нам главный редактор. Робкий стук в дверь прерывает спор. В проеме возникает вихрастая голова начинающего журналиста Моисеева. — Дверь закрой! — кричит Хомяков. — Простите, — мямлит Моисеев, — но я уже в девятый раз прихожу. Вы должны мне деньги за заметку. Хомяков надвигается на дверь, по пути наливаясь кровью, но Дроздов предотвращает смертоубийство, заслонив юного журналиста собой. А Нонна все куражится: — Вот-вот, у вас вообще скоро никто работать не станет. Вы же не платите ничего. Ни черта не платите! — Пошла вон! — орет Хомяков. Дроздову приходится теперь заслонять бывшего уже главного редактора: — Да сдержитесь вы хоть раз! — Не могу молчать, как Лев Толстой! — Про что была ваша статья? — перекрикивая проклятия и грязные ругательства компаньона, спрашивает Дроздов у журналиста. — Про любовь втроем… Дроздов заинтересован: — Ну и как тебе? Моисеев густо покраснел: — Не пробовал. — А пишешь, — искренне сожалеет сексолог. Хомяков срывает с ноги все еще лежащего без сознания фотографа ботинок и швыряет в дверь. Моисеев позорно убегает. — Ладно, господа. Пора кончать эту комедию абсурда. До свидания. Нонна берет сумку и выходит. Ей вслед летит второй ботинок фотографа. Она размашисто идет по коридору издательского дома. Прочь, прочь из этого гнезда разврата. И как только она смогла проработать и здесь столько времени? Теперь она с гордостью может смотреть в лица знаменитых литераторов с портретов: она отстояла честь русской словесности в неравной борьбе с рыночной экономикой. Нонна догоняет Моисеева. — Сколько он вам должен? Моисеев робеет. Ему нравятся зрелые женщины, но и жить ведь тоже как-то нужно. — Десять долларов… Нонна достает из сумки портмоне, откуда вынимает ту самую тонюсенькую пачку, которую утром получила от Хомякова. Отсчитывая по десятке, она приговаривает: — Мише — штаны. Маме — новые карты Таро. Телефон, свет, газ… Она коротко вздыхает и протягивает юноше десятку. — Спасибо… — Купите Толстого, прочтите за мое здоровье! Уже на лестнице ее хватает за локоть Дроздов. — Нонна, хочу специально довести до вашего сведения: вы всегда желанный гость на моей кушетке. Я имею в виду врача — сексолога-психолога… На этот раз Юля садится за руль с опаской. Она уже поняла, что ее машина обладает вздорным характером и может вести себя как угодно. Беспардонно живет своей жизнью, не обращая внимания на хозяйку. Захочет — заведется, а не захочет — придется опять в багажник за тросом лезть. Но на этот раз завелась сразу. — Какая нахалка! И почему же ты глохнешь, когда хочешь, и заводишься, когда пожелаешь? Машина тревожно урчит. — Нет, нет, нет, беру все свои слова обратно, — торопливо говорит Юля, нежно погладив руль. — Девочка моя… Помирились. Едут. И пробок нет. Большая удача. Показалось чахлое солнышко. А вот и знакомый силуэт. Нонка идет по улице. Как всегда спешит, торопится заработать копейку. Самое время разыграть, отвлечь от прозы жизни. Сказочным феям не нужно так хмуриться. И Юлька бьет по тормозам. — Далеко? Нонна испуганно вздрагивает. — Ю! Поганка, напугала! В церковь иду. — Грехи замаливать? Ты же святая! — Не шути так — грех. На вторую работу иду… Вернее, уже на единственную. — Садись, доколдыбаем как-нибудь до храма твоего. Девочка моя, правда, капризничает… Нонна садится в машину. — А чей-то ты? Покинула деятелей эротического фронта? — Да вот… По счастливому стечению туманных обстоятельств… — Туманных! Это они для тебя туманные, а для остальных прозрачны, как слеза младенца. У тебя с мужиками в отношениях полный абзац. Вот и весь туман. — Грубо и жестоко. — Зато честно! — У тебя тоже нет никого. — Не переводи стрелки. У меня бывает время от времени, а у тебя… Нонна открывает рот, но не успевает ответить. — Полная задница! — Гопница! — Недотрога! — Жвачку во рту пережевываешь, ходишь, как с пожаром на голове, а тебе уже тридцать с гаком. — А тебе, можно подумать, с таком. Тебе в твоем возрасте стыдно принца ждать. Это ты соплюхам оставь. — Почему стыдно? У меня даже мама в это верит! Юля во все глаза смотрит на Нонну, забыв про перепалку. |