Книга Не ссорьтесь, девочки!, страница 92 – Ануш Варданян

— Я должна признаться. Меня раздражают посторонние люди в моем доме, — кивнула она.

— Мне кажется, ее раздражают иностранцы, — говорит Юлька.

— Ну и что? Тоже мне, фея одиночества. Тебе заплачено? Заплачено, — сурово отчитывает Соня. — Отказаться ты не можешь, так как деньги ты благополучно где-то посеяла. А даже если бы не посеяла, то всё уже — ты приняла на себя некие обязательства.

— А что делать? — теряя надежду, спрашивает Нонка.

— Тебя же никто не просит все время торчать дома, — говорит Юля. — И он, наверное, тоже будет куда-нибудь ходить.

— Бог его знает. Пока он спросил только, где ближайший пункт анонимных алкоголиков.

— У-у-у… — тянет Соня.

— Ты, кстати, не знаешь? — Нонна легонько пихнула Юльку в бок.

— Ну почему я? Почему всегда я? У меня не алкоголизм, у меня бытовое пьянство.

— Да я так просто спросила.

— Купи карту, покажи ему Эрмитаж, — предложила Соня.

— Карту! Вот еще карту ему с Эрмитажем, — ворчит Нонка.

Юля хлопает в ладоши, призывая к вниманию:

— Миф первый: иностранцы приезжают в Россию за великой русской культурой.

Подошла Лосева и поставила на стол увесистый пакет.

— Девы, нимфы, обратиться хочу.

— Свободу Нельсону Манделе?

Но Лосева то ли не знает, кто такой Нельсон Мандела, то ли знает, что его давно выпустили.

— Парня же кормить надо. Принесла.

И она достает банки с солеными огурчиками и грибочками.

Араксия Александровна сварила настоящий черный кофе. Как там они сговорились о вечернем гадании? Араксия Александровна не говорила по-английски. Дональд хоть и мог строить простые предложения по-русски, но понимал с трудом. Однако кофе разлит по чашкам, и Дональд с опаской пьет черный и густой, как смола, напиток. Морщится. Потом Араксия Александровна рассматривает кофейные разводы, и выгнутые кавказские брови ползут еще выше.

— Да, дружок… Это странно. Такие, как ты, становятся писателями, великими художниками или путешественниками. А ты? Сколько тебе лет и что ты сделал? Ты задавал себе эти вопросы? Одна картина. Ты автор одной картины. Тебя не путает эта статистика? Я вижу, вот тут — скорое разрешение твоей проблемы. Но сейчас кризис. Ты понял? Кризис.

Дональд во все глаза смотрит на Араксию Александровну. Единственное, что он понял, было: «Кризис».

— Кризис — явление, чреватое большими открытиями, — убеждает его Арк. — Но его надо пережить… Сейчас посмотрим, как будем переживать…

Когда Нонна вернулась домой, она застала мать и рыдающего американца уже за гаданием на обручальном кольце.

_____

— Она ему такого наговорила о смысле бытия, что он впал в ступор и всю ночь просидел на кухне, разглядывая решетку вентиляции, — обреченно рассказывала Нонна, обмахиваясь журналом «Фильм». — И курил свои вонючие сигары!

— Миф второй, — поучала Юля. — Иностранцы не курят и сплошь следят за своим здоровьем.

Нонна с криком отчаяния:

— А… Яду мне!

Лосева подает Нонне кофейную чашку с сердечными каплями.

— А ты тетю Араксию спрашивала, что она там нагадала? — осторожно спрашивает Юля.

Нонна опрокидывает лекарство, будто рюмку водки, и занюхивает рукавом.

— Ты мою мать не знаешь?

Соня поддерживает:

— Да, она нагадает. Так припечатает… Ты мне гораздо больше нравишься как гадалка.

— Я нагло лгу.

— А она нагло говорит правду. Спрашивается, что лучше — наглая ложь или горькая редька?

— Вот и Доне это, видимо, не понравилось, — предположила Юля.

Юля и Соня протягивают Лосевой свои кофейные чашки, чтобы получить свою дозу капель.

— В очередь, дамы, в очередь.

Она достает из сумки эмалированный таз с дымящейся, только что сваренной картошкой, посыпанной мелко нарезанным укропчиком, а по окружности обложенной домашними котлетками.

— Парню!

_____

Своими регулярными продуктовыми посылками Лосева, сама того не подозревая, спасла Дональда от голодной смерти. Нонна удивлялась: вроде взрослый мужик, сформировавшийся организм, период повышенного аппетита, который испытывают все мальчишки лет в шестнадцать, должен был давно пройти. Но американец хотел есть постоянно. И ел. А между трапезами подходил к холодильнику, заглядывал внутрь, вздыхал, захлопывал дверцу и через некоторое время снова проделывал эту процедуру.

Нонна как раз застала его за созерцанием пустоты холодильных полок, когда явилась домой с тазом котлет от Лосевой. Доня вдохновился и, не стыдясь, ел прямо из миски руками.

Вообще он скоро затосковал, хотя все еще по привычке улыбался. И однажды ночью решительно схватился за телефонную трубку.

— Они милые, славные люди, — говорил он невидимому собеседнику. — Старуха по утрам варит отраву, которую называет кофе. Это — то же самое, как если бы месячную норму кофе «Доброе утро, Америка» всыпать в одну кофеварку. Потом, глядя на следы на стенках от выпитого кофе, может предсказать судьбу. Знаете, я боюсь ее. Мне кажется, что она говорит правду. Днем она пьет бренди, она и мне предлагала.

Квартирка маленькая — чихнешь в одном углу, в другом ответят: «Будь здорова». Слышно было каждое слово. Нонна не все поняла из торопливого английского Дональда, но про мамашин коньячок она и сама догадывалась. И погрозила Араксии кулаком.

— Она предлагала мне выпить, но я сдержался. Кажется, я хочу поговорить об этом, — продолжал Дональд.

— Девочки, у него есть психоаналитик! Он часами говорит с ним по телефону. Не знаю, как я буду платить по счетам, — громко сообщила Нонна подругам.

Соня торжествующе произносит:

— Я знала, что хоть в один штампик он точно впишется! Психоаналитик — это ж самое то!

— Девочки, не в этом дело. Из его телефонных разговоров я многое узнала о своей семье.

— Например?

— Моя мать днем пьет коньяк.

— А что, днем нельзя? — интересуется Юля, хотя после истории с Терезой Обломовой знает — некоторым точно нельзя.

— Да ради бога! — кричит Нонна. — Пусть пьет на здоровье. Но я об этом ничего не знаю!

Лосева слушает рассказы о Дональде с умилением. Вот и сейчас она стоит возле их стола, по-бабьи прижав ладонь к щеке, и мечтательно шепчет:

— Вот это парень…

Подруги оборачиваются. Она, смутившись, ставит на стол банку варенья.

— Брусничное.

Соня хватает банку и деловито осматривает содержимое.