Онлайн книга «Почтовый голубь мертв»
|
С его помощью я вскоре после обнаружения трупа узнала: у сестры покойного Лили взяли образец ДНК, в поликлинике запросили стоматологическую карту Михаила и достоверно установили личность погибшего. Им, как я сразу и предположила, оказался Дивин. Петр также сообщил, что завещания (как и особого наследства) у Михаила не обнаружилось. Машину с согласия родителей заграбастала сестрица. Коробки с одеждой и обувью покойного оставались на квартире Петра. – Но вообще всем на Миху плевать. Лильке в полиции прямо так и сказали: искать преступника бесполезно. Только если кто сам признается. Однако через пару дней Петр позвонил опять. Пребывал он на сей раз в чрезвычайном возбуждении: – Меня в полицию вызывают! – Куда? – В прокуратуру Люберецкого района. Завтра. К двум. Можете со мной пойти – ну, как адвокат? Я рассмеялась: – Петя, зачем вам адвокат? – Для надежности. – А где я возьму удостоверение? Но он не отставал: – Тогда давайте просто вместе пойдем. Поддержите меня – я никогда в полиции еще не был. Да и вам как детективу полезно – вдруг что-то приметите, вызнаете? Я хотела сказать, что меня и в здание-то не пустят, не то что вместе с ним в кабинет. Но прикусила язычок. Чай, не на Петровку, 38, идти – тамошних зубров ничем не возьмешь. А в прокуратуре Люберецкого района запросто могут обнаружиться мужчины, тоже уязвимые хлопаньем глаз и глупыми женскими вопросами. Мы с Петром договорились встретиться на следующий день у метро «Выхино». Паше я наврала про зубного врача. Шеф, естественно, разворчался – но знай он, что на самом деле я не лечусь, а продолжаю работать бесплатно, разбушевался бы еще пуще. Петр, в отглаженной рубашке и ослепительно бликующих ботинках, смущенно изрек: – Я все думаю, как нам вместе к следователю попасть. Может, сказать, что вы моя девушка? И уставился в руль своего старенького «Мицубиси». – Согласна, – ответила я с приветливой улыбкой. – Но у меня есть другая версия. Я с вами потому, что в спасательной операции участие принимала и тоже волнуюсь за судьбу Михаила. Что, кстати, чистая правда. – И вздохнула: – Впрочем, планировать мы можем что угодно. Все от следователя зависит. Захочет – пустит. Но, скорее всего, пошлет. У кабинета номер пять сидело четверо хмурых мужчин. По меньшей мере двое из них выглядели настоящими головорезами. Петр (и без того худощавый) скукожился еще больше. Пролепетал: – Я к следователю Тростинкину. На два часа. Бритоголовый кадр с россыпью золотых зубов цыкнул: – Жди. Позовут. И широко мне улыбнулся: – Привет, красотка! Петр взглянул с отчаянием. Я не испугалась ни капли. Оперативное чутье подсказало: это не очередь из уголовников. Тут, похоже, опознание затевается. И угрожающего вида личности на самом деле помощники, дружинники и прочий абсолютно безопасный актив. Призванный для отвода глаз. А опознавать будут единственного – чистенького, гладенького и якобы никогда не бывавшего в полиции Петюню. Дверь кабинета растворилась, очень молодой, но решительный следователь приказал всем ожидающим: – Проходим. На меня взглянул строго: – А вы, барышня, здесь зачем? – Я с Петей. Моральная поддержка. Но хотя и распахнула глаза максимально широко, грозный Тростинкин буркнул: – Кто вас сюда пустил? – Ну… – я не стала говорить, что просто помахала паспортом с якобы вложенной повесткой. Тростинкин затворил за всеми мужчинами дверь в кабинет. Меня оттер. Срывающимся, но строгим голосом приказал: – Следуйте за мной. Довел до выхода. Рявкнул на очень пожилого полицейского, который сторожил проходную: – Матвеич, я тебе сколько раз говорил? Паспорта и повестки у всех, кто входит, проверяй! И в журнал записывай! Чтоб никаких мне больше посторонних! Развел тут бордель. Матвеич печально вздохнул: – Слушаюсь. Укорил: – Нехорошо обманывать, красавица. И выпихнул прочь. Со двора, по счастью, никто не прогнал, но маячить у входа я не стала – отошла в тенек, на лавочку под нежно зеленевшей березой. Отодвинула подальше банку вонючих окурков. Задумалась. Опознание – дело серьезное, постановление следователь так просто не выдаст. Неужели есть какие-то основания подозревать в убийстве худосочного, всего как на ладошке, Петра? Или я ничего не понимаю в людях?! Но в любом случае неясен мотив. Никаких денег или доли в фирме мой протеже не унаследовал, у них с Михаилом и бизнеса толком не было – у каждого собственное ИП с крошечным оборотом. Одну девушку не делили. Может, Михаил занял у Петра гораздо больше, чем сто тысяч, и отказывался отдавать? А тот психанул? Но мог ли этот худосочный товарищ справиться со своим коренастым, куда более крепким приятелем? Хотя в протоколе судмедэкспертизы что-то про нож упоминалось… Во дворик прокуратуры то и дело заезжали машины, заходили люди. На мою лавочку явились курить трое ярко матерящихся алкоголиков. Я переместилась подальше от ругани и дыма. За березу. И вдруг увидела: к зданию прокуратуры не слишком уверенной походкой идет статный сероглазый мужчина. Никаких сомнений: то был Викин папа. Вика Вика с детства не любила ходить строем и петь хором глупые песни. Выскочку дружно пытались поставить на место. Когда в детском саду бунтовала против обязательной склизкой каши на завтрак, отправляли стоять в углу. В младшей школе съезжала по перилам – вызывали родителей. Впрочем, к наказаниям девочка быстро привыкла, и они ее не страшили. Главная беда заключалась в том, что в глубине души она боялась и стыдилась своих «подвигов». Выколола японский иероглиф, сделала пирсинг. Смотрела в зеркало – гордилась. Но потом перехватывала презрительный взгляд на колечко в носу или слышала ехидный комментарий в адрес татуировки на щиколотке – и понимала: лучше бы она не высовывалась. Только в Италии, где все и всем по барабану, Вика наконец осознала: танцевать на улице надо потому, что душа просит, а не с целью кого-то шокировать. Исполнять партию Виолетты с крашенными в синий волосами – потому, что так видишь образ. А проколоть нос, только чтобы маму позлить, просто глупо. Европейская толерантность плюс деньги (их после своего солидного выигрыша в лотерею девушка не считала) быстро избавили ее от страхов и научили «отрываться» в полное свое удовольствие. Вика пела партию старухи из «Пиковой дамы» в сопровождении джазового оркестра – и все аплодировали. |