Книга Нарушитель спокойствия, страница 34 – Ричард Йейтс

Уайлдер нашел местечко в тени, где они с Памелой могли спокойно посидеть и выпить теплого виски, но вскоре к ним подошел Джулиан, сопровождаемый Джерри и Питером.

– Хотите взглянуть на съемочную площадку? – спросил Джулиан. – Питер вкалывал над ней как каторжный, и я подумал, что вы, быть может, захотите уделить немного внимания его трудам.

В наступающих сумерках все пятеро на двух машинах поехали через кампус к амбару «К», при входе в который Джулиан щелчком выключателя зажег сразу множество ламп. Сначала Уайлдер увидел только лабиринт из древесноволокнистых плит, но Джулиан быстро повел их к ближайшему проему между панелями.

– Если начнете обход отсюда, вы увидите все, что мы сделали – постарались сделать, во всяком случае. Поскольку мы снимаем черно-белый фильм, цвета не имеют значения. Вот ваш больничный коридор. Знаю, вы скажете, что он коротковат, но не беспокойтесь: грамотно используя кинокамеру, можно превратить тридцать футов в шестьдесят. То же касается откидных коек: у нас их только восемь штук, но я могу создать иллюзию, что их в пять-шесть раз больше. Питер нашел койки в приюте для отсталых детей, который сносят неподалеку, потом прикрепил к ним дверные петли, а цепи и сетки раздобыл на свалке металлолома. Глядите.

Он сложил пару коек, прикрепив их скобами к стене, и натянул сверху проволочную сетку.

– Это похоже на то, что вы видели в клинике?

– Да, отлично, отлично.

– А вот и ваши «мягкие камеры». Покрытие пола и стен также является плодом вдохновения Питера: он позаимствовал маты в здешнем спортзале. Похоже на настоящие?

– Да, очень похоже.

Однако Памелы и Питера с ними не было, и он начал задаваться вопросом, куда они подевались.

– А это одно из ваших окон. Стойте здесь, а я зайду с той стороны и подсвечу его, и вы скажете, как все получилось.

Получилось хорошо: освещение соответствовало пасмурному утру либо пасмурному вечеру.

– …а что касается вашей столовой, пройдите сюда…

– Отлично, – повторял он. – Где вы нашли такие скамьи?

– Питер одолжил их в библиотеке. Вот входная дверь и табурет копа, а это дверь комнаты Чарли с надписью…

Все было отлично, но его тревожило исчезновение Памелы.

– …И вот еще, – продолжал Джулиан. – Следуйте за мной. Это ваше «логово онанистов».

Мерзостный притон был скопирован почти идеально, и как раз там обнаружились Памела и Питер – сидели, скрестив ноги, на единственном грязном матрасе и по очереди затягивались самокруткой.

– Что за дела? – спросил ее Уайлдер. – Разве ты не хочешь увидеть съемочную площадку?

– Я слишком устала, – сказала она. – И потом, мне нет нужды ее осматривать, я и так знаю, что Питер сделает все в лучшем виде.

– Да, это правда. Он молодец.

– Кроме того, я жутко проголодалась. Не пора ли нам ужинать?

Уайлдер проехал, как ему показалось, много миль до ресторана, где жесткие и очень дорогие стейки подавались официантами в узких бриджах и чулках по моде восемнадцатого века.

– …Да, кстати, Пэм, – пробубнил с полным ртом Джерри. – Забыл тебе сказать. Догадайся, кто сейчас находится в кампусе?

– Кто?

– Бог.

– Не может быть!

– Да. Старый Бог Отец собственной персоной. Он уезжал на лето в Англию, но там ему наскучило, и он вернулся домой пораньше. Теперь сидит почти безвылазно в своем кабинете. Узнав от меня про фильм, он сказал, что хотел бы познакомиться с Джоном. И еще сказал, что будет особенно рад повидаться с тобой.

– В самом деле? Ох, это было бы здорово! Как по-твоему, еще не слишком поздно для визита?

– Вряд ли он будет против. Но сперва я все же ему звякну.

Уайлдер наконец-то смог дожевать и проглотить кусок жилистого мяса, чуть им не подавившись.

– Кто-нибудь скажет мне, что происходит? Объясните, ради бога, кто такой этот «Бог».

– О, это просто-напросто чудесный, чудеснейший человек, – сказала Памела. – Пожалуй, это самый светлый, самый умный и самый прекрасный из всех известных мне людей. Он профессор философии. Зовут его Натан Эпштейн, он вдовец, и ему – я точно не знаю – около шестидесяти? Мы прозвали его Богом или Богом Отцом, потому что мы все его обожаем. Скоро ты сам поймешь почему.

– А он знает, что вы называете его Богом?

– Нет, конечно же. Он бы ужасно смутился. Это всего лишь одна из глупых выдумок наших старшеклассников.

– Я не был бы в этом так уверен, Пэм, – возразил Питер. – Это прозвище появилось задолго до нас. Вполне возможно, что оно в ходу со времени его первого появления здесь – десять, двенадцать лет назад.

Джерри вернулся от телефона и сообщил, что мистер Эпштейн ждет их в гости через полчаса.

Его дом на окраине кампуса был очень мал – типичная обитель одинокого ученого, – а когда он открыл дверь, оказалось, что и сам хозяин мал под стать дому, едва ли выше Уайлдера. Густые седые волосы торчали в разные стороны, а старый, предельно изношенный свитер, казалось, вот-вот расползется и упадет с его плеч на пол, но лицо действительно излучало мудрость – примерно такое выражение придал бы какой-нибудь коммерческий художник официальному портрету члена Верховного суда.

– Памела! – воскликнул он, раскрывая руки для объятий, в которых она и растаяла. – Моя маленькая ницшеанка! Не помню, говорил ли я вам, – обратился он через ее плечо к остальным гостям, – что эта юная леди написала одну из лучших курсовых работ по Ницше из всех когда-либо мною виденных? Джерри… Джулиан… Питер… – Он ухитрился пожать им руки, не прекращая обнимать Памелу. – Как мило, что вы меня навестили. А вы, должно быть, мистер Уайльд? Или Уайлдер?

– Уайлдер. Рад познакомиться, мистер Эпштейн.

Только теперь профессор выпустил Памелу из объятий, которые она покинула с заметной неохотой.

– Я много слышал о вашем проекте и должен сказать, это звучит интригующе. Но почему бы всем нам не пройти в соседнюю комнату? Там мы выпьем кофе и немного бренди.

Соседняя комната оказалась библиотекой или рабочим кабинетом. Вдоль всех четырех стен, от пола до потолка, располагались книжные полки – здесь было больше книг, чем даже у Дженис, и это впечатляло еще сильнее потому, что лишь немногие из них имели яркие обложки: остальные были старомодно темными. Здесь также имелись письменный стол со стопками рукописей и пишущей машинкой, полочка с хорошо обкуренными трубками (в отличие от Пола Борга, мистер Эпштейн явно знал толк в этом деле) и достаточно стульев, чтобы усадить всех гостей, пока хозяин возился с бутылкой бренди и бокалами. Пребывание в таких комнатах и общение с такими людьми всегда напоминали Уайлдеру о его собственном недолгом студенчестве и порождали болезненное ощущение утраты.

– Итак, Джерри, – сказал Эпштейн, – несомненно, работа над сценарием – это полезный опыт, но я все же надеюсь на твое скорое возвращение к художественной прозе. Тот рассказ в «Атлантике» был реально потрясающим.