Книга Дьяволы дня «Д», страница 22 – Грэхем Мастертон

Я начал спускаться по ступенькам. Моя ночная рубашка тащилась по доскам, и, чтобы услышать, не было ли каких-нибудь необычных звуков, я однажды остановился. Внезапно зажужжали настенные часы и пробили полчаса, – я застыл на месте. Но когда затих их звон, снова воцарилась тишина. Я пересек площадку и направился по коридору, в конце которого находилась спальня отца Энтона.

В том коридоре был очень темно. Каким-то образом, я ощущал, что там была особая атмосфера, словно кто-то недавно прошел по нему, растревожив холодный воздух. Я наступал так мягко, насколько мог, но мое собственное дыхание казалось оглушительным, а каждая половица, казалось, скрипела и пищала сама по себе.

Я миновал половину коридора, когда увидел что-то в дальнем его конце. Остановившись, я напряг свои глаза. В темноте тяжело было различить, что это; но это выглядело, как ребенок. Существо стояло ко мне спиной, очевидно смотря сквозь маленькое освинцованное окно на заснеженный двор. Я не двигался. Ребенок мог быть иллюзией, ничем иным, как причудливым соединением света и тени. Но за тридцать футов он казался достаточно реальным, и я почти представил себе, как он поворачивается, и на мгновение я с ужасом увидел оскалившуюся морду, похожую на козлиную, со злобными желтыми глазками.

Я сделал один очень осторожный шаг вперед.

– Ты! – но мой голос вырвался наружу не громче шепота.

Маленькая фигура оставалась неподвижной. Она была одинокой и, в каком-то смысле, печальной, как призрак, по чьему земному телу никогда не было произнесено ни одной молитвы. Она продолжала смотреть во двор, не двигаясь, не поворачиваясь, не произнося ни слова.

Я сделал еще один шаг, затем другой.

– Это ты? – сказал я.

В какое-то мгновение фигура казалась реальной и осязаемой, но потом, когда я подошел еще ближе, спрятанная под капюшоном голова превратилась в тень, отбрасываемую верхней частью оконного переплета, а маленькое тело растворилось в треугольник тусклого света, отражавшегося от снега, который лежал на улице. Я поспешил к окну, но оказалось, что там вовсе никого и ничего не было.

Я осмотрелся по сторонам, хотя и знал, что это было бесполезно. Я был настолько переполнен страхами и суевериями, что мне чудились вещи, которых на самом деле не было. Я развернулся и двинулся обратно, к двери спальни отца Энтона. Немного подождав, я тихонько постучался.

– Отец Энтон? Это Ден Мак-Кук.

Ответа не было, так что я подождал и постучал снова.

– Отец Энтон? Вы не спите?

Но ответа все равно не было. Я слегка подергал дверь, – она оказалась незапертой; я толкнул ее и всмотрелся во мрак спальни священника. Там пахло нафталином и каким-то ментоловым растиранием, которым, по-видимому, старик на ночь натирал свою грудь. С одной стороны стоял высокий гардероб красного дерева, а с другой – комод, над которым висело распятие из черной древесины, с фигуркой Христа из слоновой кости. Дубовая кровать отца Энтона стояла возле дальней стены, и я смог различить лишь его бледную руку, лежавшую поверх одеяла, и седую голову на подушке.

По истертому ковру я подкрался ближе и встал в нескольких футах от него. Он лежал ко мне спиной, но было похоже, что с ним все в порядке. Я начал думать, что страдаю кошмарами и галлюцинациями и недостаточно спал.

– Отец Энтон? – прошептал я.

Он не пошевелился и не повернулся, но голос произнес:

– Да?

Я крепче сжал подсвечник. Он прозвучал, как голос отца Энтона, но, с другой стороны, это был не его голос. В нем было что-то сухое и злобное от того голоса, который я слышал наверху. Я подошел еще немного ближе к кровати и попытался перегнуться, чтобы увидеть лицо отца Энтона.

– Отец Энтон? Это вы?

Секундная пауза. Потом он выпрямился в кровати, как будто его тело подтянули вверх веревками, и повернул ко мне лицо; глаза его слезились, волосы были всклокоченными.

– Что такое? Зачем вы меня разбудили? – произнес он тем же неестественным голосом.

Я чувствовал, что было что-то странно и пугающе неправильное. Священник сидел там, в своей белой ночной рубашке, так, как будто его не поддерживала ни гравитация, ни вообще что-то. И в его манере было тоже что-то необычное: отчасти она была мягкой, а отчасти враждебной. В нем не было ничего от того рассеянного, старого священника. Он казался странно сдержанным; и его глаза изучали меня так, будто за ними был кто-то еще, смотревший сквозь них.

Я сделал несколько шагов назад.

– Я думаю, что, наверное, я ошибся, – сказал я. – Просто плохой сон, вот и все.

– Вы испуганы, – сказал он. – Я могу сказать, что вы испуганы. Так почему же?

– Все в порядке, – ответил я ему. – Я полагаю, что просто недостаточно поспал. Теперь я пойду прямо наверх и буду…

– Вам нет надобности идти. Вы не хотите поговорить? Согласитесь, что в это время ночи чувствуешь себя крайне одиноко.

Лицо отца Энтона было сурово бледным, а челюсть, когда он говорил, ходила вверх и вниз с такими же механическими движениями, как у куклы чревовещателя. Он напоминал актеров в плохо дублированном кино.

– Ну, да, – сказал я. – Но я бы действительно предпочел идти. Тем не менее, спасибо.

Отец Энтон поднял руку.

– Вы не должны уходить. – Он с трудом повернул голову и посмотрел на дверь. Она повернулась на своих петлях и мягко закрылась, – сама по себе.

Я поднял подсвечник.

– Ну, послушайте, – пожурил отец Энтон. – Нет надобности быть агрессивным. Вы понимаете, мы можем быть друзьями. Мы можем помочь друг другу.

– Вы вовсе не отец Энтон, – промолвил я тихо.

Отец Энтон неожиданно засмеялся, отбросив голову назад так, что напугал меня.

– Конечно же, я отец Энтон. На кого же я еще похож?

– Я не знаю. Но вы не отец Энтон. Теперь стойте на месте, потому что я прямо сейчас отсюда уматываю, и не пытайтесь меня задержать.

– Зачем мне вас задерживать? – сказал отец Энтон. – Вы добрый человек и справедливый. Вы помогли мне освободиться, так что теперь я собираюсь помочь вам.

Я трясся, как человек с пневмонией. Я продолжал держать над головой подсвечник, пятясь назад, к двери.

– Только не подходи, – предупредил я.

Отец Энтон неуклюже и равнодушно пожал плечами.

– Вы не должны меня неправильно понять, monsieur.

– Я совершенно правильно тебя понимаю. Я не знаю, что ты есть и что ты хочешь сделать, но не подходи.

Глаза старого священника блестели.

– Понимаете, если мы не найдем двенадцать других, у нас будут ужасные трудности.

– Двенадцать других чего?

– Двенадцать других братьев. Вы знаете, что нас тринадцать. Я говорил вам это. Нас тринадцать. Мы так долго были разделены, и теперь мы снова должны быть вместе.