Книга Ветер подскажет имя, страница 52 – Юлия Климова

Теперь встреча с Александрой стала наваждением, Павел иногда улыбался только от мысли, что увидит ее. Для счастья нужно очень много. И очень мало. Лишь вздох, поворот головы, взгляд, шуршание юбок…

Приглашение графа Петра Петровича Ушакова Павел положил перед собой на стол и долго на него смотрел. К Ушакову съезжались все сливки общества, причем к такому вечеру особенно тщательно готовились родители юных особ. Считалось хорошей приметой начать выводить в свет дочерей, именно начиная с дома Петра Петровича. Отец Павла дружил с Ушаковым, и на его торжествах приходилось бывать много раз.

«Две недели ждать, – подумал Павел, глядя на дату приглашения. – Теперь я знаю, что такое вечность. – Он усмехнулся и решил на это время вернуться в имение. – Там быстрее пройдут дни».

Ушаков устраивал приемы с размахом, и этот не был исключением. Лакеи в красных кафтанах встречали гостей уже на лестнице, деревья в крепких высоких белых ящиках, обтянутых бархатом, стояли чуть ли не в каждом углу, полы, натертые до блеска, сияли, музыканты слаженно выдавали то мазурку, то кадриль, то вальс, вдоль одной из стен тянулись колонны с греческими бюстами, широкие тканевые ленты украшали стулья и кресла.

Пообщавшись с Петром Петровичем, рассказав ему кратко о делах в имении, получив заслуженную похвалу, Павел отошел в сторону и взглядом пробежался по залу. Александры не было. И княгини тоже. Покинув зал для танцев, он выпил шампанское, съел пару устриц, поговорил о будущем урожае и продаже леса со старыми знакомыми и вернулся к окну, где лучше всего получалось наблюдать за приглашенными. Голубые, розовые, желтые, кремовые платья мелькали перед глазами, сливаясь в одно пятнистое облако, Павел чувствовал раздражение и нервно сжимал и разжимал пальцы.

Промелькнуло темно-лиловое платье, раздался звонкий смех, и толпа немного расступилась, пропуская новых гостей.

Княгиня Мария Николаевна Чернышева и ее племянница Александра Образцова.

Павел сделал шаг назад и сжал спинку свободного стула.

Она должна была измениться, и она изменилась. Появились четкие отточенные движения, уверенная речь, слова складывались в нужные предложения.

Если требовалось поправить непослушный локон, она не поправляла его – она ставила его на место.

Если нужно было смахнуть прилипшую к модному платью нитку, она не смахивала ее, а испепеляла взглядом.

Все породистое, что родилось вместе с ней и дремало продолжительное время, выплыло наружу, и теперь это нельзя было спрятать или заправить обратно, в старые протертые книзу юбки.

Она должна была измениться, и она изменилась. Но важнее всего – она стала собой.

Павел смотрел на Александру, как смотрят на картину, которая поглощает и окутывает. И он против здравого смысла теперь желал, чтобы она повернула голову и увидела его. Но только не презрение… Пусть на ее лице не отражается презрение.

Княгиня раскрыла веер и, обмахиваясь, направилась в круг разговаривающих дам. Дождавшись вальса, Павел прошел вдоль картин и греческих бюстов, вспомнил тот вечер, когда танец у Платоновых казался отличной забавой, и остановился напротив Александры.

– Вы позволите? – учтиво кивнув, спросил Павел. Он не сразу смог заглянуть ей в глаза.

* * *

Андрей выбрал уютное кафе неподалеку от вокзала. Здесь витали ароматы ванили, корицы и свежевыпеченной сдобы. Все кресла были круглыми, с низкими спинками и выгнутыми бархатными подлокотниками. Столики маленькие, больше трех тарелок и не поставишь, но для блюдец – в самый раз.

Меню не пестрило разнообразием, зато в подсвеченной витрине на тарелках и в корзинках лежали аппетитные пирожные и пухлые плюшки.

– Черносмородиновый чай, – сразу попросила Катя. – Я по нему очень соскучилась.

– Согласен, давайте чай, – поддержал Андрей. – А то что мы все кофе да кофе. На ресепшене сказали, что вы съехали, честно говоря, меня это сильно расстроило. Вы закончили интервью?

– Да, оставалось немного, я пересмотрела вопросы, и они оказались пустяковыми.

Аппетита у Кати не было, но она взяла пирожное «Картошка» и отломила небольшой кусочек чайной ложкой. Присутствие Андрея мысленно возвращало ее в отель, и не хотелось терять это ощущение.

– Катя, пожалуйста, не забывайте брать трубку, когда я звоню, а то получится как в «Аленьком цветочке»: Настенька уехала – и чудовище заскучало и активно принялось умирать.

Катя автоматически подумала, что чудовищем в данном случае скорее является Федор, а не Андрей. Но только вряд ли он скучает…

– Я пока хочу пожить за городом, – ответила она. – А ваши звонки я не услышала случайно.

– Меня давно мучает один вопрос… – Андрей помолчал, на его глазах промелькнуло лукавство, а на губах заиграла улыбка. – Катя, когда мы с вами перейдем на «ты»?

– Наверное, сейчас, – ответно улыбнулась она.

Рука Андрея немного поднялась и опустилась, и Катя поняла, что он хотел накрыть ладонью ее руку, но в последний момент передумал и не стал этого делать.

– Отлично, можно считать, день не прожит зря. Давай скажу правду. Мне с тобой очень хорошо, и это хотелось бы сохранить надолго. И не важно, где ты живешь: в отеле, у себя в квартире или за сто километров от Москвы.

Кате сейчас нужны были эти слова, и она искренне ответила:

– Спасибо.

* * *

Давным-давно…

Саша и не знала, что жизнь может быть такой… доброй. Когда вокруг звучат лишь теплые, участливые слова, и даже строгость Марии Николаевны имеет тон постоянной заботы. Первое время и кашлянуть было нельзя, немедленно приглашался доктор.

Ее окружили учителями. Каждый день отличался от предыдущего и был удивительно интересен. Теперь спина всегда оставалась ровной, а подбородок смотрел чуть вверх – ровно настолько, чтобы из независимой особы не превратиться в заносчивую гордячку. Оказалось, даже нюансы имеют значение.

Мария Николаевна решила все вопросы со Стрыгиным и произнесла на эту тему только одну фразу: «Теперь ты свободна, этот человек больше не потревожит тебя». Новость растеребила душу, но затем волнение улеглось и прошлое стало неспешно растворяться. Уходили в густую темноту недовольство отчима, окрики, гневные взгляды, редкие поездки к соседям, лес, ручей, поля… Но Саша часто доставала половину платка Геды и смотрела на бахрому рваного края. Невозможно стереть и забыть все, где-то останется часть тебя… Так же как и осталась в доме старой цыганки вторая половина этого платка.

Когда приезжал Матвей Григорьевич Глинников с сестрами, Саша испытывала необыкновенную радость. Лиза болтала без умолку, Вера Григорьевна ее часто одергивала, и в этом было столько настоящего семейного счастья, что дух захватывало.

Мария Николаевна много раз подчеркивала, что Матвей Григорьевич – достойнейший человек, и, бесспорно, это было именно так. Он рассказывал о своих задумках и планах, о далеких путешествиях к скалистым и песчаным берегам, о мирном племени «Гайи», в котором он провел почти два месяца после кораблекрушения, о живописи и о многом другом. Саша слушала и чувствовала на себе внимательный взгляд.