Онлайн книга «Призрачная дорога»
Услышав всё это от маленькой девочки, я посмотрел на остальных, но никакого удивления на лицах не заметил. Напротив, Кисонька, плотник, дочь, Цыпочка и богиня выражали всеобщее согласие: нехорошо бегать голышом, а потом попрекать самых маленьких за какое-то там боа. – Просто девочке стало скучно и она заглянула в твой шкаф, – Кисонька тронула меня за рукав. – Что это за костюм? – Семейный винтаж. – Нам пора, – сказали старухи. – Не пора! – завопила сиротка. – Не пора! Не пора! – Уже вечер. – Родная бабка повернулась к окну и охнула. – Вам плохо? – подбежала к ней Кисонька. – В спине стрельнуло. Старуха сидела, наполовину развернувшись, и не могла принять прежнее положение. Она напоминала заклинивший руль. – Ой, не могу, – сказала она тревожно. – Ой, что делать? Сиротка перестала вопить и посмотрела на бабушку испуганно. – Где болит? – заботливо спросила бабка-блогер. – Везде, – разъяснила старуха. ◆ Я подошёл к ней и положил руки на её плечи. Тело, сковавшее само себя. – Я могу вам помочь, хотите? – Не знаю, лучше я к врачу, ой! – Старуха попыталась встать, но не смогла. Боится попросить меня о помощи, чтобы не быть обязанной. Прощупываю её позвоночник. Кисонька говорит, у меня чудодейственные руки. Так часто говорит, что я поверил. 2 Ощупывая старуху, я стал лучше понимать её. Каждое моё прикосновение к костлявому телу создавало её заново. По крайней мере, для меня. Вместо отстранённой, ищущей выгоду бабки возникала новая, вызывающая понимание и сочувствие. И всё-таки нечто тёмное и неясное оставалось в ней. Нечто инородное. Она и сама знает это, отсюда её страсть к удалениям частей самой себя. ◆ Я мну старуху всё сильнее, она кряхтит и охает, голос её делается каким-то чужим, крикливым, попугайным. Мои ладони работают так, будто под пальцами замороженное тесто, я вспотел, и тут залаяла собака. Она уже некоторое время пристально вглядывалась в пустоту над нами. Я стал волноваться, не свихнулась ли. Когда собака залаяла, Цыпочка с дочерью воскликнули: «Смотрите!» В воздухе проявились смутные очертания. С каждым моим движением очертания делаются отчётливее. И скоро окончательно проясняются – над старухой нависает демон. 3 Демона можно рассмотреть во всех подробностях. Он застенчиво улыбается, по всему видно, что устроился этот гад обстоятельно и сниматься с насиженного места не планирует. Кисонька зажигает свечу, фитиль трещит, распространяя запах тропических фруктов. Демон смеживает веки и кокетливо стонет, словно пожилой гомосексуалист, удостоившийся ласки волнительного эфеба. Я игнорирую такое издевательское поведение паразита, продолжая массировать плечевой пояс старухи. Иронии хватает демону ненадолго, он хмурится и тявкает. Сиротка, прижавшись к Кисоньке, комкает боа. ◆ Старуха повизгивает, демон дёргается. Происходящее ему явно не по вкусу. Он подносит свой хвост прямо к моему носу и принимается щекотаться. Я чихаю раз, другой, отнимаю руки от старухи, чтобы почесаться. Демон радуется, но не тут-то было. Помощь неожиданно приходит от богини. Она хорошенько затягивается сигаретой и выдыхает демону прямо в рыло. Демон кашляет, давится слюной и гнусно рыгает в ответ. – Что это за херня?! Откуда взялась эта херня? – лает демон и тут же возражает сам себе: – Это не херня. Это история любви украинской беженки и бедного таджикского паренька. – Какая-то сусальная пошлость! Чтобы жирные тётки обрыдались! Закатают в полиэтилен, запретят детям! – каркает демон и немедленно спрашивает у самого себя плаксивым голосом: – Я потеряю покупателей? Лицемеры, упыри! Гнусный пародист! Я так сжимаю тело старухи, что демон хрипит. – Хуй вам! – визжит он. Сиротка подпрыгивает от восторга, Кисонька закрывает ей уши. – Можно я выложу это в сториз? – спрашивает Цыпочка. – Выкладывай, – разрешаю я, обрадовавшись, что она оценила мой подвиг. Цыпочка селфится на фоне происходящего. Собрав последние силы, демон надувается, разрастается, точно использованный гигиенический тампон, и орет: – Кто я – таракан с писькой или гражданин Российской Федерации?! Я переутомился. Не может такое происходить на самом деле. Рожа терзающей старуху твари что-то напоминает. Рожа демона оказывается не гнусным рылом, а моим собственным, привлекательным, как мне кажется, лицом. Демон не просто выкрикивает моим голосом мои же слова, но и выглядит как я. Я кошусь на Кисоньку, чтобы понять, только я это вижу или нет. Ну надо же: видит и Кисонька, и все остальные тоже видят. Над старухой, изворачиваясь и кривляясь, гонимый самим собой, кувыркается автор этих строк собственной персоной. Мне становится страшно, не примут ли меня домашние за самозванца, не перепутают ли с коварным демоном, не выгонят ли из дома. А не я ли это, в самом деле? С чего я взял, что я – это я, а демон – это не я? Может быть, я – это он, а он – это я. А может быть, нет никакого меня, а есть только он? ◆ Не известно, к чему привели бы эти размышления, если бы я прекратил работать руками. В некоторых делах автоматизм имеет значение. Тот я, который извивался над воющей старухой, потускнел. Сходство утратилось на глазах. Ненадолго демон превратился в печника, затем съёжился до сиротки. Отчаянно сопротивляясь, демон пёрнул. Меня перекосило от омерзения, но рук от старухи я не отнял. И тут демон не выдержал. С шипением он отлепился от своей жертвы. Просвистев в опасной близости от моего лица, опалив ресницы правого глаза, он взвился под потолок и заметался вокруг люстры. Угодив в один из плафонов, он долго бился там с истошным жужжанием. |