Книга Наказание в награду, страница 19 – Элизабет Джордж

В ее комнате стоял чайник, чтобы можно было выпить чая по утрам, и Динь включила его.

Девушка как раз готовилась немного поработать – на столе перед ней рядом с учебником стояла чашка с чаем, – когда дверь в ее спальню открылась. Она резко обернулась и, увидев, что это Брутал, приготовилась накинуться на него.

– Оставь меня, – сказала девушка. – У меня был жуткий день.

– Что, не было посетителей?

Ее возмутило то, что он заговорил о Кардью-Холле, когда прекрасно, черт возьми, знал, что собственными руками разрушил то, что могло бы быть приятным вечером, и все из-за этого своего кривляния на реке.

– Я не об этом, Брюс, – сказала Динь.

Он пропустил «Брюса» мимо ушей и, сказав: «Так, значит, посетителей было много?» – черт бы его побрал, – закрыл за собой дверь и щелкнул замком, будто на что-то надеялся.

– Если тебя это так интересует, три немца и одна американская леди с блокнотом и магнитофоном. А теперь, если не возражаешь… – С этими словами Динь развернулась к столу.

Брутал подошел к ней и стал массировать девушке шею и плечи. Он знал, что ей это нравится. Много раз Финн использовал это как прелюдию к сексу. Он что, действительно думает, что она ляжет с ним, когда и получаса не прошло с того момента, как она видела, что он засовывает свой язык в рот Эллисон по самые гланды?

– Отвали, – Динь стряхнула его руки. – Оставь меня в покое, – добавила она, когда он продолжил массаж.

Брутал опустил руки. Но не ушел. Вместо этого он сказал:

– Так ты видела меня с Эллисон? Всё, от начала и до конца?

– Что значит – от начала и до конца?! Ты что, пошел еще дальше, чем облизывание ее гланд? Что это было за «все»? Засунул пальцы ей промеж ног?

Финн молчал. Динь пришлось повернуться на стуле и сесть лицом к нему. Его густые светлые волосы были взлохмачены – значит, Эллисон запускала в них свои пальчики, – а один из рукавов его футболки достаточно измят, так что Динь сразу же представила себе, как шаловливая ручонка Эллисон залезала в него, чтобы ощутить мускулы, которые она там искала. И ведь у Брутала они действительно были. Он занялся пауэрлифтингом в тот момент, когда понял, что выше пяти футов и четырех дюймов ^[63] все равно уже не вырастет.

– Ну, – сказала девушка, – я жду.

– Я думал, что мы обо всем договорились. Это ни черта не значит.

– Что именно ни черта не значит? Наши с тобой отношения? Твои отношения с Эллисон? Или твои отношения с другими бабами?

– Никто из нас не уникален, Динь, ни ты, ни я. И я был откровенен с тобой с самого начала. Я сказал тебе, как вижу все это. И из чего сделано большинство парней. Ведь все они хранят верность только потому, что если не будут этого делать, то им вообще ничего не достанется. Так что ты должна чувствовать…

– Не смей говорить мне, что я должна чувствовать!

– …благодарность за то, что знаешь, на чем мы стоим. Я всегда был с тобой честен.

– Ах вот как!.. Прости за мою неблагодарность. Наверное, я должна была бы поаплодировать твоей открытости. И поздравить тебя с тем чувством свободы, которое позволяет тебе залезать в трусы другой девицы прямо у меня на глазах, черт тебя побери совсем! – Динь ненавидела себя за то, что буквально провизжала последние слова.

– Если ты думаешь, что мы с тобой не сможем жить так, как договаривались, то тебе надо было сказать об этом сразу. Но ты не сказала. А почему? Да потому, что думала, что то, что я сказал – то, как я себя описал, – тебя не коснется.

– Но я никогда…

– Тогда чего ты психуешь? Тебе всегда это нравилось. И ты не прогоняла меня даже тогда, когда уже знала, что я с…

– Убирайся! – закричала Динь, отталкивая юношу. – Убирайся немедленно, потому что если ты этого не сделаешь, то я начну визжать. И тогда расскажу всем, что ты… Я расскажу… Клянусь… – С этими словами она запустила в него учебником.

Брутал увернулся от него, но ее слова заставили его задержаться в комнате.

– Расскажешь всем? – Неожиданно он заговорил абсолютно серьезным голосом. – Расскажешь всем что, Динь?

– Что я проснулась, – ответила она. – Понятно? Я, твою мать, проснулась, а тебя рядом не было.

Ладлоу, Шропшир

Они нашли свою гостиницу в старой части города, прямо напротив достославных развалин замка Ладлоу. Она располагалась на высоком выступе прямо над рекой Тим, огибавшей замок с запада и юга, – мирным притоком, берега которого были сплошь покрыты ивами и буками. Вместе с рекой Корв, протекающей на севере, эта река составляла прекрасную естественную оборонительную преграду.

По-видимому, Гриффит-Хилл успел прожить множество жизней с того момента, как служил домом для семейства Гриффитов, слуг многих поколений графов Марч ^[64]. В течение длительного периода в нем располагалась закрытая школа для мальчиков, во время войны – санаторий для раненых солдат. Потом в нем открыли городской музей, а уже после этого он превратился в то, чем был и сейчас: унылый отель, нуждающийся в серьезных финансовых вливаниях. Даже пионы и гортензии, которые росли вдоль стены, отделяющей парковку от широкой лужайки, не могли изменить ощущения, что здание знавало лучшие времена.

Номер Изабеллы располагался на верхнем этаже, и до него надо было добираться по такому количеству лестниц и коридоров, что она решила: ей могут понадобиться хлебные крошки, чтобы утром найти путь на завтрак ^[65]. Но за эти неудобства она получила две просторные комнаты с ванной – правда, из одного окна были видны крыши соседних домов, из второго – угол стены замка, а третье, плотно закрытое тяжелыми занавесями, смотрело в стену дома напротив. Когда суперинтендант отдернула эти занавеси, чтобы впустить дневной свет, ее взгляд наткнулся на пожилого джентльмена, одетого в то, что больше всего напоминало ползунки для новорожденных. Верхние пуговицы одеяния были расстегнуты и обнажали впалую грудь с седыми волосами, которые их владелец задумчиво поглаживал. Увидев Изабеллу, он весело помахал ей. Она резко задернула шторы и мысленно поклялась больше ни за что их не открывать.

Изабелла быстро распаковалась. Затем позвонила на ресепшн с просьбой принести ей лед и лимон, и, пока раскладывала свои туалетные принадлежности на белом столике на колесиках, сделанном из ивовых прутьев и служившем украшением ванной комнаты, ей доставили и то и другое. Обслуживанием в номерах занимался тот же человек, который зарегистрировал их по прибытии и отнес в номера их вещи, – юноша лет двадцати с накладными ресницами, черной тушью для глаз и отверстиями в мочках ушей такой величины, что в них мог пролезть мячик для гольфа. Ардери увидела, что он принес ей стакан, в котором находились два кубика льда, а на них вызывающе расположился единственный ломтик лимона. Изабелла всегда считала, что «заказать лед» значило получить ведерко со льдом, пусть маленькое, но ведерко. А «лимоном» в ее понимании были дольки лимона, разложенные на блюдце. Но оказалось, что это не так. Она решила не начинать жаловаться в самом начале своего пребывания в гостинице – ей пришло в голову, что несчастный юноша еще будет подавать им обед, а ей не хотелось, чтобы он плюнул в ее тарелку. Так что Изабелла поблагодарила его со всей возможной вежливостью. Потом подошла к прикроватной тумбочке, на которой стояли водка и тоник. Решив, что сейчас у нее единственная возможность спокойно выпить у себя в комнате, налила себе покрепче. Четверть стакана тоника, а все остальное – водка. Ардери сделала глубокий глоток. Этого она заслужила не один раз за сегодняшний день.