
Онлайн книга «Пищеблок»
– Откуда узнали, что рука от музыканта? – не поверил Славик Мухин. – Старшаки сунули в гитару листочек и ручку, и рука написала им. – А где тот пацан надыбал такую руку? – На кладбище, где же ещё, – сурово ответил Серёжа. – Блин! – расстроился Гурька. – Жалко, на могилах не пишут, чего там чендобрек делал, пока живой был. Мне нужна рука, чтобы велик чинила. После Родительского дня Дружинный дом притих, будто разрядился. Игорь запустил Валерку и Гельбича в зал, где проходили занятия, – правда, Вероники в зале не было. Кружковцы не удивились новеньким – не такие уж те были и новенькие. Скучавшая Жанка сразу подрулила к Гельбичу. – Чего припёрся? – грубо спросила она. – Да уж не к тебе! – широко улыбаясь, ответил Гельбич. Жанка, будто примериваясь, оглядела Гельбича с головы до ног. – Хочешь, расколдую, какая у твоей жены будет фамилия? Я умею. – Ну, давай, – охотно согласился Гельбич. Кружковцы затихли, заинтересованные каверзой Жанки. – Вырви себе двадцать волос для гаданья, – велела Жанка. Морщась и шипя от боли, Гельбич принялся выдирать волосы. – Семь… Двенадцать… Девятнадцать… – считала Лёлик. Ухмыляясь, Жанка протянула ладошку. Гельбич бережно уложил на неё свои волосы и почесал зудящую голову. Жанка прищурила один глаз, вытянула губы и нагло сдула волосы на пол. – У твоей жены будет фамилия Гельбич, – сказала она. Все вокруг захохотали, и Гельбич тоже. Валерка пересел поближе к Анастасийке. – Надо конфету? – негромко спросил он. Он специально принёс для Анастасийки самый немятый «батончик». Анастасийка скептически осмотрела подарок. – Я люблю настоящие конфеты, а не такие. Шоколад повышает тонус. Валерка обиженно зажал «батончик» в кулаке. Эх, напрасно он пришёл сюда, здесь его не ценят… Но Анастасийка заметила его разочарование. – Ладно, давай, – смилостивилась она. – Съедим пополам. В это время в коридоре Игорь разговаривал с Вероникой. – Я к тебе пацанов привёл, – сообщил он. – Хорошо. Всем найдётся дело. Игорь пытался понять: перед ним прежняя Вероника – или уже иная? – Ты помнишь, что произошло ночью? Вероника поправила галстук на груди и невозмутимо пожала плечами. – Ничего не произошло. Мы поговорили, и всё. Она была рядом – но словно бы за прозрачным стеклом. И к этой новой Веронике у Игоря было неприязненно-отстранённое отношение, будто она выполняла чей-то преступный приказ и лично её нельзя было осуждать. Но Игорю хотелось выяснить: Вероника – робот, автоматически действующий по программе, или солдат, который подчиняется командам, но в глубине души сохраняет что-то искреннее – былую любовь или хотя бы сожаление об утрате этой любви? У самого-то Игоря под скорлупой бесстрастия, обжигая, неугасимо тлели угли отчаянья. Игорь хотел разбить стекло, отделяющее его от Вероники, и тогда угли снова разгорелись бы ярким пламенем. – Мы только поговорили – и больше ничего не было? – Игорь ловил её взгляд. – Я ведь знаю, что ты стала вампиром. Вероника вздохнула и отвела глаза, словно ей сделалось неловко. – Сказки про Бермудский треугольник и чудовище Лох-Несса прибереги для пионеров, – посоветовала она. – Мы взрослые люди. Я приняла решение, которое продиктовано совестью, и это решение окончательное. Давай не будем возвращаться к тому, что мы уже обсудили. Мне тоже нелегко. «Неужели она как Плоткин – в упор не видит и не осознаёт вампирства? – подумал Игорь. – Ночью она пьёт кровь и обращает жертву в раба, а днём ей кажется, что она просто переубедила человека?.. Наверное, так и есть, – ведь можно спятить, если понимаешь, что ночью у тебя вырастают клыки и тёмная сила гонит тебя за человеческой кровью!» Вероника обогнула Игоря и направилась к залу, где ждали кружковцы. В зале к ней сразу кинулась Жанка Шалаева. – Вник Греховна, мы с Лёликом щас ваще зашибец, чё придумали! – воодушевлённо затараторила она. – В «Чунге-Чанге» мы обезьяны, так нам надо не на проволоке хвосты, а из верёвки! Мы будем тянуть друг друга за них, типа как дерёмся, и вертеть хвостами, и жопами тоже! – Жанна, что за слово! – одёрнула Вероника. Самоуверенная Жанка и ухом не повела. Избалованная вниманием, она не сомневалась, что ей позволено больше, чем всем прочим. – Лёлик, иди сюда! – крикнула она. Лёлик, глупо улыбаясь, выступила вперёд со скакалками в руках. – Это типа хвосты у нас! – пояснила Жанка про скакалки. Жанка и Лёлик встали в ряд – Жанка слева, Лёлик справа; Жанка взяла сложенную скакалку в левую руку, Лёлик – в правую. – Три, четыре! – скомандовала Жанка. – Чунга-Чанга-а, си-иний небосво-од! Чунга-Чанга-а, ле-ето круглый год!.. Жанка и Лёлик, обе гибкие и стройные, запели и начали танцевать; они в лад вращали скакалками и одинаково виляли дерзко оттопыренными задами. Получалось задорно и соблазнительно. – Фу, как неприлично! – брезгливо поёжилась Анастасийка. Гельбич счастливо лыбился во всю пасть, а Валерка почувствовал, что ему стыдно, будто его поймали на подглядывании за девчачьим туалетом. – Жанна, Лёля, прекратите кривляться! – раздражённо оборвала танец Вероника и поморщилась: – Нет, девочки, это не для сцены! Не посмотрев на Жанку и Лёлика, она прошла к своему месту возле проигрывателя. Рядом на стуле лежала кипа конвертов с пластинками. – Ребята! – обратилась она ко всем в зале. – Для концерта на Последнем костре мы изменяем репертуар. «Чунги-Чанги» в нём не будет. – Почему?! – тотчас взвилась Жанка. «Чунга-Чанга» была её звёздным номером. – Потому что эта песня не соответствует духу пионерского лагеря, – сухо сказала Вероника, перебирая пластинки. – Она, конечно, летняя и весёлая, но слишком детская для нас и легкомысленная. – Фигасе наглость! – возмущённо выдала Жанка. – Шалаева, попридержи язык! – зло ответила Вероника. Жанка грубо ломанулась в глубину зала, отшвыривая с дороги стулья и скамейки, и, оскорблённая, села отдельно от коллектива. Лёлик в угрюмом молчании протопала вслед за подругой. Гельбич поколебался и тоже перебрался к Жанке. Прочие кружковцы боязливо помалкивали. – Финальной песней у нас будут «Орлята»! – объявила Вероника. Ещё в начале смены Анастасийка предлагала исполнять «Орлят», но Вероника Генриховна отвергла эту песню и предпочла Жанку Шалаеву с её обезьянами. И сейчас Валерка увидел, как Анастасийка гордо выпрямилась, а глаза её сверкнули торжеством восстановленного первенства. |