– Я бы поспорила, но меня пока замуж никто не позвал.
– Представь, что я могу выдать тебя за любого их них.
Старуха обвела кучку собравшихся скрюченным пальцем с огромным старинным перстнем.
– Прям, за любого?
– Да, выбирай.
– За самого богатого.
Эрика представила, как сейчас старуха укажет на гадкого старика, но она кивнула в сторону приятного молодого мужчины.
– Вот тот самый богатый, богаче их всех разом.
Глаза Эрики загорелись, она понимала, что старуха шутит, но даже мимолетная иллюзия, что это возможно, будоражила ее.
– Будешь спорить?
– А вы серьезно сделаете так, чтобы он женился на мне?
– Сделаю, но в споре две награды, с моей стороны твоя свадьба, ты поставишь свое тело, сроком будет год, за него ты должна будешь полюбить своего мужа.
Старуха говорила ровно, холодно и тихо, и это уже совсем не казалось шуткой.
– Как я поставлю тело?
– Мое уже износилось, в магазинах их не продают, вот и приходится подыскивать самой.
– И как вы заберете мое тело?
– Ты лучше думай, как ты полюбишь будущего мужа, а с телом все просто, ты станешь мной, я – тобой.
Старуха сделала жест рукой, словно что-то быстро поймала в воздухе.
– Раз, и готово, и заметить не успеешь. Ну что, спорим?
– У меня год?
– Да, милая.
– Спорим.
Старуха повеселела, потом басовито нараспев произнесла:
– Спор наш хранит ворон, спору время год!
И на ее плечо сел большой черный ворон. Он посмотрел в глаза Эрики, потом кивнул и улетел. Стало жутко. Эрика начала понимать, что шутка, изначально не была шуткой. Старуха потащила ее за руку к гостям, ноги отказывались слушаться, вдали каркал ворон.
Цвета и запахи усилились, все вокруг стало ярким, Эрика чувствовала запах мокрой травы, куста роз на краю лужайки и черного шоколада, исходившего от старухи, вязкого черного шоколада, в который она оказалась пойманной, словно муха в варенье.
– Не обзывайся, я знаю, что ты меня любишь, а ты знаешь, что я права, снимай туфли, – тихо сказала Фрида.
Диана сняла оставшуюся туфлю.
– Становись, вот сюда, – сказала Фрида, потом потопталась, сняла обувь, сделала в бок два больших шага, – нет, вот сюда тебе лучше.
Они стояли босиком на земле посреди грядок с цветущими хризантемами, в паре метров друг от друга, молчали и улыбались.
– Ты же знаешь, что я не верю в эти вибрации, энергии, – нарушила тишину Диана.
– Им как-то все равно, ты можешь не верить в солнце, но оно будет светить, не верить в дождь, но ему это не помешает литься, так же и с энергией земли, – словно из сна говорила Фрида.
– И сколько мне ими наслаждаться?
– Пока не уснешь.
– Стоя? – засомневалась Диана.
– Представь себя цветком, например, своей любимой хризантемой, твои ноги крепко держатся за землю, она питает тебя, по твоему телу бежит живительный сок, поднимаясь вверх, твое лицо обращено к солнцу, ты плавно колышешься на ветру, солнце мягко согревает всю тебя, – шепотом говорила Фрида, пока не услыхала легкое посвистывание со стороны сестры, та спала.
В нежной вуали сна Диана была подсолнухом, она мягко покачивалась в желтом море и поворачивала свое лицо к солнцу.
Годриэль сотворяла кокос. Она представляла его со всех сторон, представляла себя внутри кокоса, плещущуюся в кокосовом молоке. Представляла, что она и есть кокос. От напряжения на лбу появилась морщинка, а потом в руках Годриэль образовался кокосовый орех.
– Кокос! – закричала она на всю лабораторию.
И в тот же миг кокос превратился в шапку белой пены. Послышался смех, но быстро утих, ведь коксом похвастаться было больше некому.
– Материализация – наука, требующая высокой концентрации, – назидательно проговорил профессор, склоняясь над Годриэль.
– Простите, – печально прошептала Годриэль.
– Вот откуда у вас эта пена взялась?
– Я не успела вымыть голову перед занятиями, это шампунь, я все время думаю, о том, что могла бы успеть и вот… – сказала Годриэль, комкая пену.
– Попробуйте цветы, вам всегда удаются цветы, – сказал профессор.