Онлайн книга «Шоколадное пугало»
|
– Со мной? – удивилась я вопросу. – Все нормально. – Ничего не болит? – продолжила Трофимова. – Почему ты спрашиваешь? – Надо давление ей померить, – вдруг сказал Димон. Вера повернулась к Коробкову: – Ты тоже заметил? – Даже слепой увидит, – ответил Коробков. – У меня лицо красное? – догадалась я. – Не, – хором ответили мои сотрудники. Вера открыла сумку и вынула пудреницу. – Только не пугайся. – Страх при взгляде на собственную мордочку охватывает меня исключительно по утрам, – призналась я, – потом я успокаиваюсь и не нервничаю. Вера подняла крышечку. – Кто это? – ахнула я, посмотрев в зеркальце. – Говорила же, не пугайся, – вздохнула Трофимова, – ты любуешься на себя, прекрасную. Я потрогала щеки. – Чешется? – осведомился Коробков. – Нет, – прошептала я. – А почему у меня все лицо зеленое? – Ты чем-то заболела, – предположил Димон. – Я чуть со стула не свалился, когда ты в кабинет вошла. – И не сказал, как я выгляжу, – налетела я на Коробкова. – Сидел, молчал! Вот почему ты на меня пялился! – Откуда ж я знал, – начал отбиваться Димон, – вдруг макияж такой в моду вошел? Один раз Лапуля домой заявилась, я ее сначала не узнал, потом спросил: «Что у тебя с бровями? Почему они как рельсоклюшки? Около носа загнуты, потом прямые и толщиной со шпалу? – Рельсы и шпалы не одно и то же, – поправила Коробкова Трофимова. Димон скривился: – Ой, что я от жены услышал! Я долдон, который в современной моде ничего не петрит! Теперь миниблеюдинг все делают. – Микроблейдинг, – рассмеялась Вера. – Димон, ты тундра! – Лапуля сначала злилась, – продолжал жаловаться наш хакер, – потом плакать принялась, ходила по квартире, рыдала: «Я теперь стала уродиной! Да? Скажи честно!» Ну, я ее утешал: «Тебе шпалоброви очень идут! Прямо мегахорошо». А она за свое: «Скажи откровенно! Не ври». Ну я на сотую ее просьбу и ответил: «Жуть вообще-то! Кошмар в пустыне. По лбу словно жирные волосатые гусеницы ползут!» Коробков замолчал, я тоже не говорила ни слова, разглядывала себя в зеркале. – И что Лапа ответила? – шепотом спросила Вера. – Я понятия не имел, что столько нецензурных слов супруга знает, – уныло пожаловался Коробков, – неделю со мной не разговаривала, ничего не готовила, я пельменями из пачки питался. Еле-еле прощение вымолил. Сегодня, когда я Таню увидел, хотел про ее зеленую рожу спросить, да язык прикусил. Вдруг это какая-то фенька вроде рельсобровей? Бабы они везде бабы, даже если начальницы особой бригады. Я развернулась, побежала в туалет и умылась. Но зелень не исчезла. Мне стало нехорошо. Чем я заболела? Температуры нет, кашель, насморк отсутствуют, голос не хриплый, аппетит на месте, даже слишком на месте, и до недавнего времени у меня было нормальное настроение. Дверь туалета приоткрылась, послышался голос Ильи, нашего патологоанатома. – Тань, что у вас стряслось? Вера в морг в истерике позвонила, кричала: «Жаба, жаба! У Тани жаба!» У тебя с сердцем плохо? – И при чем тут жаба? – вздохнула я, закручивая кран. – Грудная жаба, так в девятнадцатом веке называли стенокардию, – объяснил Аверьянов, – Вера помнит… – Непременно расскажу Трофимовой, что, по твоему мнению, она жила еще во времена Пушкина, – хихикнула я. – Вопрос: сколько ты проживешь, когда она к тебе в морг прибежит, чтобы объяснить, что ей не двести лет? Илья возразил: – Я совсем не это имел в виду. Я повернулась к нему лицом. Патологоанатом икнул: – Елы-палы! Ко мне вернулось хорошее настроение. Подумаешь, позеленела! Иван любит меня независимо от цвета моей кожи, да и не заметит он, что я слегка видоизменилась. И Рине все равно, как я выгляжу, и Мози с Роки, и Альберту Кузьмичу тоже. – Что за фигня с тобой? – завопил Илья. Я кокетливо стрельнула глазами: – Кто у нас чудо-доктор? Хотелось бы услышать ответ на данный вопрос от тебя! Когда морда лица становится, как у зрелой лягушонки? – Ты человек, – пробормотал Илья, – особь женского пола. У живых зеленоватый оттенок кожи возникает при поражении пищеварительной или респираторной системы, при опухоли. Еще возможен цирроз печени, желчекаменная болезнь. Трупная зелень… – Пока, как ты верно заметил, я жива, – остановила я Илью. – Что надо съесть, чтобы стать нормальной? Аверьянов загудел. – Идиотский вопрос. Нет таблеток от всех болезней. И как я тебе диагноз на основании только визуального осмотра поставлю? Необходимы анализы крови, аутопсия… – Вскрытие мне определенно не нравится. Есть предложение получше, – сказала я, – ты меня сейчас поцелуешь в щеку, и я превращусь в принцессу. Илья попятился в коридор. – По-твоему, я Иван-дурак? Ну, спасибо. Кстати, постмортальное исследование наиболее результативно, если мортально не установлен диагноз. Из-за спины патологоанатома высунулась Вера: – Тань, твой телефон звонит без остановки. На! Я взяла трубку и услышала всхлипывания. – Танюша! Танечка! У меня вмиг похолодела спина, а уши, наоборот, охватило жаром. – Рина? – Мози! Мозес! Мой мальчик! Я оперлась о рукомойник. – Что с ним? – Мы в клинике! Врач! О! О! О! Он… Свекровь зарыдала. – Вера, тащи мою сумку, – закричала я, – скажи Коробкову, что Мози плохо. Я еду в лечебницу. Трофимова молнией метнулась в коридор. А я попыталась выяснить у Рины хоть что-нибудь. – Вы где? – См… ик… трам… ик, – всхлипывала Ирина Леонидовна. – Мозенька! Кабачонок любимый! Он сегодня просил мармеладку! Так смотрел на меня! Так умолял! А я не дала-а-а-а! – Правильно сделала, – заорала я, выхватывая у Веры сумку. – Сладкое собакам… – Он умер! Умер! Я ему мармеладку пожалела-а-а-а. А он умер! Сумка выпала у меня из рук. – Тань, – сказал Димон, – лифт приехал. Что случилось? – Мози погиб, – с трудом вымолвила я, – больше ничего не спрашивай. Не знаю. Рина рыдает в клинике. Адрес назвать не способна. Коробков взял у меня телефон. – Алло! Ирина Леонидовна! А! Понял! Вы кто? Сообщите адрес вашего заведения. |