Книга Дело № 113, страница 26 – Эмиль Габорио

Видя, что ничего не выходит, он бросился от двери ко всем окнам подвального этажа. Но, увы! И здесь все окна были на запоре и ставни были плотно закрыты.

Вердюре был обозлен. Он бегал вокруг дома, как лисица вокруг курятника, стараясь отыскать вход и не находя его. В отчаянии он опять пошел на то место сада, откуда лучше виднелось освещенное окно.

— Ах, если бы можно было увидеть! — воскликнул он. — И только подумать, что там, именно там, — и он показал на окно, — ключ к загадке и что мы от него всего только в каких-нибудь тридцати или сорока футах…

Никогда еще Проспер не был так удивлен поступками своего странного компаньона. В этом саду Вердюре чувствовал себя как дома, несмотря на то, что проник в него воровски. Он разгуливал здесь без всяких стеснений, и можно было подумать, что он уже привык к такого рода экспедициям. Говоря об отмычках, он находил настолько же естественным отпереть ими дверь, насколько и чиновнику кажется естественным открыть свою табакерку. И, не входя в рассуждения ни о чем, он шлепал по грязи под ветром и под дождем, который по-прежнему лил на него ручьями.

Он приблизился к дому и стал что-то вычислять.

— Я хочу увидеть, что там делается, — сказал он, — и я обязательно увижу.

Вдруг Проспер вспомнил.

— Здесь есть лестница, — сказал он.

— И вы молчите!.. Где?

— В глубине сада, под деревьями.

Они побежали туда и без труда ее отыскали: она лежала около стены. Они подняли ее и в одну минуту поднесли ее к дому.

Но когда они приставили ее, то оказалось, что она не доставала до освещенного окна на целых шесть футов.

— Недостает! — проговорил, разочаровываясь, Проспер.

— Достанет! — перебил его торжествующий Вердюре.

И, отойдя от дома на аршин и повернувшись к нему лицом, он взял лестницу, осторожно приподнял ее и, ухватившись за нижние ее концы, поставил их себе на плечи. Таким образом препятствие было устранено.

— Теперь лезьте! — обратился он к Просперу.

Проспер был достаточно возбужден и заинтересован, и потому не медлил. Энтузиазм наполнил его душу надеждой на успех, и он почувствовал в себе наплыв бодрости, которой не замечал за собою раньше. Без всякого шума он добрался до нижних ступеней и стал подниматься по лестнице, которая шаталась и раскачивалась у него под ногами.

Но едва только его голова достигла окошка, как он издал крик, ужасный крик, подхваченный непогодой и потерявшийся в вое ветра. И, сорвавшись с лестницы, он упал на мокрую землю.

— Несчастная!.. — забормотал он. — Несчастная!..

С быстротой и невероятной силой Вердюре спустил на землю лестницу и бросился к Просперу, думая, что он расшибся.

— Что вы увидели? — спросил он. — Что там происходит?

— Там Мадлена… — отвечал Проспер слабым, заплетающимся голосом. — Понимаете ли, там, в этой комнате, Мадлена, одна, с Раулем!..

Вердюре смутился. Это сбило его с толку. Он отлично знал, что у Лагора должна быть женщина, но по своим соображениям и судя по записке Жипси, присланной ему в кабачок, он полагал, что это — сама госпожа Фовель.

— Вы не ошибаетесь? — спросил он.

— Нет, нет! Я не мог принять другую женщину за Мадлену. Ах! Вы, который слышали все вчера, научите же меня, что мне теперь делать? Как относиться к этой подлой измене? «Она вас любит, — утверждали вы, — она еще вас любит!»

Вердюре не отвечал. Сбитый с толку, он старался сообразить положение и уже начинал понимать.

— Она здесь, — продолжал Проспер, — и это не тайна даже для Нины. Мадлена, эта благородная и чистая Мадлена, в которую я верил как в свою мать, — и вдруг любовница этого негодяя, похитившего свое имя! И я, честный дурак, сделал из этого жалкого человека лучшего друга, которому поверял все свои тайны и надежды. Он ее любовник! А я… я служил только ширмой для их свиданий, и они смеялись над моей любовью, над моей глупой доверчивостью!.. Но довольно этих унижений!

И он направился к крыльцу.

— Что вы хотите делать? — спросил его Вердюре.

— Мстить!

— Вы не сделаете этого, Проспер!

— А кто мне может помешать?

— Я!

— Вы? Как бы не так!..

И если бы Вердюре не отличался железной силой, то Проспер действительно пошел бы мстить. Но между ними произошла борьба, и Вердюре осилил.

— Если вы поднимете шум, если нас увидят, — сказал он, — то конец всем нашим надеждам!

— Мне больше не на что надеяться.

— От нас улизнет Рауль, и вы навсегда останетесь под подозрением.

— Не все ли это равно для меня?

— Для вас — да, но для меня это не все равно, несчастный! Я поклялся доказать вашу невиновность. В ваши годы более стараются вернуть любовниц, чем свое честное имя!

— Я желаю отомстить за себя! — настаивал Проспер.

— Ладно, мстите, — воскликнул Вердюре, — но мстите, как подобает это мужчине, а не как ребенок! Что вам делать в этом доме? Есть у вас оружие? Нет! Вы броситесь на Рауля и сцепитесь с ним один на один? А в это время Мадлена сядет в карету и улизнет!

Проспер молчал.

— Что же делать? — спросил он потом.

— Ждать.

Проспер колебался. Затем с решимостью, в которую не поверил бы ранее сам, он поднял лестницу и поставил ее нижними концами на плечи так, как это делал и Вердюре.

— Лезьте вы! — сказал он ему.

В одну секунду Вердюре был уже у окна.

Проспер не ошибся. Это действительно была Мадлена, одна, у Рауля Лагора, в такой поздний час.

Стоя посредине комнаты, она о чем-то горячо говорила. Ее поза, движения, лицо говорили о негодовании, которое она плохо скрывала. Рауль сидел в кресле у камина и ковырял щипцами в углях. По временам он пожимал плечами с видом человека, решившего выслушать все, но ответить так: «Я ничего не могу для вас сделать».

Дул ветер, и до слуха Вердюре долетал лишь один звук их голосов, приставить же ухо к стеклу он не решался из боязни быть замеченным.

«Очевидно, — думал он, — у них очень серьезный разговор, но отнюдь не любовный».

И он продолжал наблюдать.

В отчаянии Мадлена стала умолять; она сложила руки, наклонилась и уже готова была встать на колени.

Рауль отвернулся. Он отвечал ей только односложными словами.

Два или три раза Мадлена направлялась к выходу, но затем возвращалась снова, точно в ожидании милости, не решалась уйти, не получив ее.

В последний раз она, по-видимому, решилась на крайнее средство, потому что Рауль вдруг встал, достав ключ, отпер маленький шкафчик, стоявший у камина, достал оттуда пачку бумаг и подал ей.