Онлайн книга «Книга для родителей»
Александр поднялся со стула и снова сел, но уже не мог оторваться от отцовского лица и не мог остановить слез, – черт с ними, со слезами. Он простонал: – Папочка! Я теперь понял! Я буду, как ты сказал. И всю жизнь, как ты сказал! Вот увидишь! – Успокойся, – тихо сказал отец, – сядь. Помни, что сказал: всю жизнь. Имей в виду, я тебе верю, проверять не буду. И верю, что ты мужчина, а не. пустая балаболка. Отец быстро поднялся со стула, и перед глазами Александра прошли два-три движения его ладного пояса и расстегнутая пустая кобура. Отец ушел. Александр положил голову на руки и замер в полуобморочном, счастливом отдыхе. – Ну? – Ну, и сказал. – А ты что? – А я? А я ничего… – А ты, наверное, заплакал и сейчас же: папочка, папочка? – Причем здесь «заплакал»? – А что, не заплакал? – Нет. Володька смотрел на Александра с ленивым уверенным укором. – Ты думаешь, отец, так он всегда говорит правильно? По-ихнему, так мы всегда виноваты. А о себе, так они ничего не говорят, а только о нас. Мой тоже, как заведет: ты должен знать, ты должен понимать. Александр слушал Володьку с тяжелым чувством. Он не мог предать отца, а Володька требовал предательства. Но и за Володькой стояла какая-то несомненная честь, изменить которой тоже было невозможно. Нужен был компромисс, и Александр не мог найти для него приличной формы. Кое в чем должен уступить Володька. И почему ему не уступить? И так зарвались. – А, по-твоему, мой отец все говорил неправильно? – Неправильно. – А может быть, и правильно? – Что ж там правильного? – Другой, так он иначе бы сказал. Он сказал бы: как ты смеешь! Стыдись, как тебе не стыдно! И все такое. – Ну? – Он же так не говорил? – Ну? – Тебе хорошо нукать, а если бы ты сам послушал. – Ну, хорошо, послушал бы. Ну, все равно, говори. Только ты думаешь, что всегда так говорят: «как тебе не стыдно» да «как тебе не стыдно»? Они, брат, тоже умеют прикидываться. – А чего прикидываться? Он разве прикидывался? – Ну, конечно, а ты и обрадовался: секреты, секреты, у всех секреты! – И не так совсем. – А как? – Совсем иначе. – Ну, как? – Он говорит, ты понимаешь: в жизни есть такое, тайное и секретное. И говорит: все люди знают, и мужчины, и женщины, и ничего в этом нет поганого, а только секретное. Люди знают. Мало ли чего? Знают, значит, а в глаза с этим не лезут. Это, говорит, культура. А вы, говорит, молокососы, узнали, а у вас язык, как у коровы хвост. И еще сказал… такое… – Ну? – Он сказал: язык человеку нужен для дела, а вы языком мух отгоняете. – Так и сказал? – Так и сказал. – Это он умно сказал. – А ты думаешь. – А только это просто слово такое. А почему Пушкин написал? – О! Он и про Пушкина говорил. Только я забыл, как он так говорил? – Совсем забыл? – Нет, не совсем, а только. тогда было понятно, а вот слова какие. видишь. – Ну? – Он говорит: Пушкин великий поэт. – Подумаешь, новость! – Да нет. постой, не в том дело, что великий, а в том, что нужно понимать. – Что же там непонятного? – Ну да, только не в том дело. Он так и говорит. ага, вспомнил: совершенно верно, совершенно верно, так и сказал: совершенно верно! – Да брось ты, «совершенно верно»! – А он так сказал: совершенно верно, в этих словах сказано об этом самом… вот об этом же… ну, понимаешь… – Ну, понимаю, а дальше? – А дальше так: Пушкин сказал стихами. и такими, прямо замечательными стихами, и потом. это. еще одно такое слово, ага: нежными стихами! Нежными стихами. И говорит: это и есть красота! – Красота?! – Да, а вы, говорит, ничего не понимаете в красоте, а все хотите переделать на другое. – И ничего подобного! А кто хотел переделать? – Ну, так он так говорит: вам хочется переделать. на разговор, нет, на язык пьяного хулигана. Вам, говорит, не нужно Пушкина, а вам нужно надписи на заборах. Володька стоял прямо, слушал внимательно и начинал кривить губу. Но глаза опустил, как будто в раздумье. – И все? – И все. Он еще про тебя говорил. – Про меня? – угу. – Интересно. – Сказать? – А ты думаешь, для меня важно, как он говорил? – Для тебя, конечно, не важно. – Это ты уши распустил. – Ничего я не распускал. – Он тебя здорово обставил. А как он про меня сказал? – Он сказал: твой Володька корчит из себя англичанина, а на самом деле он дикарь. – Это я? – угу. – И сказал «корчит»? – угу. – И дикарь? – Угу. Он так сказал: дикарь. – Здорово. А ты что? – Я? – А ты и рад, конечно? – Ничего я не рад. – Я, значит, дикарь, а ты будешь, скажите, пожалуйста, культурный человек! – Он еще сказал: передай своему Володьке, что в социалистическом государстве таких дикарей все равно не будет. Володька презрительно улыбнулся, первый раз за весь разговор: – Здорово он тебя обставил. А ты всему и поверил. С тобой теперь опасно дружить. Ты теперь будешь «культурный человек». А твоя сестра все будет рассказывать, ей девчонки, конечно, принесут, ничего в классе сказать нельзя! А ты думаешь, она сама какая? Ты знаешь, какая она сама? – Какая она сама? Что ты говоришь? Александр и впрямь не мог понять, в чем дело: какая она сама? Надя была вне подозрений. Александр, правда, еще не забыл первого ошеломляющего впечатления после того, как выяснилось, что Надя его выдала, но почему-то он не мог обижаться на сестру, он просто обижался на себя – как это он выпустил из виду, что сестра все узнает. Теперь он смотрел на Володьку, и было очевидно, что Володька что-то знает. – Какая она сама? – О! Ты ничего не знаешь? Она про тебя наговорила, а как сама? – Скажи. |