Книга В тихом городке у моря, страница 53 – Мария Метлицкая

Снова один. Мать не в счет.

* * *

Ленка писала часто, по два письма в неделю. У них все складывалось отлично, да он и не сомневался. Дали чудесную комнату, в самом центре, на Таврической. Комната огромная, тридцать два метра. Перегородили, и образовалась почти квартира.

Целая квартира, ты представляешь? Комната девочек, наша с Петровичем спальня и гостиная. В смысле, столовая. Обеденный стол со стульями и огромный, в два метра, доставшийся от прежних хозяев фикус. Так что обедаем и завтракаем в саду, Ванечка! Девчонки пошли в английскую спецшколу, Петрович устроился участковым в поликлинику возле дома, чему очень рад – вызовы на дом предполагают прогулки по городу. Ходит, глазеет и балдеет – Питер же!

А своей работой сестра была не просто довольна – счастлива.

Иван радовался за них, но его письма выходили короткими и похожими друг на друга – с матерью все по-прежнему, ухудшений нет. Ленка беспокоилась, тревожилась, переживала и причитала, что зря поддалась на его уговоры.

В каждом письме он ее горячо убеждал, что решение они приняли правильное. Единственно правильное.

А по вечерам накатывала на Ивана черная тоска. Нет, он совсем не жалел, что остался. Да и куда бы он уехал? Смешно. Все планы о переезде к морю были несбыточными – куда он собрался, на какое такое море?

Утешало одно – что он хоть как-то, пусть немного, но смог повлиять на судьбу сестры. От этого становилось чуть легче.

В одном из своих писем Ленка осторожно и, как всегда, крайне тактично спросила у него разрешения на встречу с Илюшей. «Глупо и странно было бы не попробовать, а, Ваня? Я ведь ему родная тетка, живу в Ленинграде и пытаюсь встретиться с племянником».

Он ответил коротко: «Попробуй. Только вряд ли это мероприятие увенчается успехом, про мою бывшую ты все знаешь!»

Пока ждал результата, чуть не рехнулся – надежда-то была! Знал сестрицу – уж если Ленка что-то задумает! Хотя и бывшая кремень. Во всех, так сказать, смыслах.

Письмо вскрывал трясущимися руками: встретились, не встретились?

А когда из письма выпала фотография, понял, что встретились.

Жадно вглядывался в фотографию, всматривался до рези в глазах.

Илюша. Высокий, худой, голенастый, как все мальчишки. Его Илюша, его сын. Фотография была неважная, но умница Ленка старалась как могла. Все-таки он разглядел, что Илюшка точно их породы! Чудеса – одно лицо с дедом! Нет, надо же как бывает – вылитый прадед!

Иван расчувствовался так, что зачем-то сунул фотографию матери – та посмотрела мельком, чиркнула равнодушным взглядом и отвернулась.

А чего он, идиот, ждал? С ней все давно понятно, даже к Ленкиным девчонкам она была равнодушна.

Встречу сестра описала подробно, как и разговор с Аленой: мила не была, но Лена другого и не ждала. Но все-таки та ее выслушала, трубку не бросила. Отвечала скупо: все нормально, Илья учится прилично, послушный мальчик. Ходит в спортивную секцию, на фехтование. Хорошо успевает по точным наукам – тут снова Иван подумал о деде: у него самого-то с точными науками было не очень. В общем и целом все хорошо. На Ленину просьбу увидеть племянника Алена долго не отвечала. Лена взывала если не к совести, то к милосердию. Через два дня получила ответ – так уж и быть, но коротко, безо всяких там разговоров, не дай бог что там придет в голову.

Встретились они на Моховой, Лена принесла Илюше конструктор, единственное, что удалось достать. Уговорила Алену посидеть в кафе-мороженом, та скривилась, но не отказала. Посидели коротко. Илюша явно тяготился незнакомой теткой, мороженое съел равнодушно. «Не сластена, – улыбнулся Иван, – в меня!»

Ну и распрощались. Да, фотографию удалось сделать без Алены – та удалилась, простите, в сортир.

«Но, думаю, не позволила бы, – писала Лена. – Кстати, выглядит она усталой и постаревшей – от красоты, о которой ты рассказывал, ничего не осталось. Но это я так, вредничаю по-бабски. Да и вообще не мне судить о женской красоте».

Иван поставил фотографию сына на тумбочку у кровати, смотрел на нее и никак не мог насмотреться.

Он был счастлив и несчастен одновременно – оказывается, бывает и так.

* * *

Ленка приехала в Печенгу на следующее лето, вырвалась в отпуск. Приехала одна – Петрович с девочками отправился на юг. Сестра изменилась и похудела – заботы! Похорошела – возраст ей, как ни странно, пошел на пользу. Да и одета Ленка была по-другому, по-столичному. Исчезла затурканная и замученная провинциальная тетка – перед Иваном стояла молодая, интересная женщина.

Мать Ленку узнала, это было очевидно, но, увидев, отвернулась – обиделась.

Иван уговаривал ее присоединиться к дочерям и Петровичу:

– Хватит здесь торчать, что от тебя толку? Да я уже привык, освоился.

Разговаривали по вечерам и до глубокой ночи. Ленка с восторгом рассказывала про Питер, про больницу, про девочек. А он радовался за сестру.

Ленка оставила деньги.

– Хотя бы так, Ваня! А вообще я перед тобой в неоплатном долгу, не расплачусь никогда! Заточила тебя, молодого мужика, в эту темницу, – сетовала сестра, – никакой личной жизни! Сволочь я, Ваня!

Он спорил, успокаивал ее, объяснял, что это не так, сердился и умолял не страдать.

От денег отказывался:

– Нам хватает! Зарплата, моя пенсия по инвалидности, пенсия матери. Да и куда нам тратить, Лена? На что?

Да, и самое главное! Ленка, чудо-Ленка, нашла Нонну! Ох, сестрица!

Нонна здравствует и по-прежнему оперирует. Анна Станиславовна скончалась пять лет назад. Марина вышла замуж, родила дочку и счастлива в браке. В общем, ура!

Ленка благодарила Нонну за брата и восхищалась ее виртуозной работой. Словом, коллеги подружились.

Через три месяца после Ленкиного отъезда матери стало гораздо хуже. Беспокоить сестру Иван не стал, да и зачем? Спал теперь в комнате матери, вскакивал, как только слышал ее тревожное бормотание. Понимал, что она уходит. В последнюю ночь сидел на табуретке возле ее кровати, но не выдержал и задремал. Сквозь неглубокий сон услышал ее слабый голос:

– Ваня, сынок!

Вздрогнул – почудилось во сне, приснилось?

Мать смотрела на него, и по ее сухой, пергаментной желтой щеке ползла тяжелая, мутноватая слеза.

Он взял ее высохшую, словно отломанная ветка, руку и зашептал:

– Я здесь, мама. Я здесь.

Получилось невнятно, хрипло, натужно, как будто насильно вырвано из глотки.

Но получилось. Слово, которое он не говорил никогда, – «мама». Он страшно удивился, смутился и испугался. Мама. Как ему всегда хотелось произнести это слово! Но не мог ни пацаном, ни юнцом. Ни зрелым, побитым жизнью мужиком. А сейчас получилось.