Книга Солдат императора, страница 91 – Клим Жуков

– Ганс, милый мой старик, выручай! Седлай коня, и не забудь мешок для доспехов… Нет, доспех я на себе повезу. Крикни Грете, что б пожрать в сумку собрала, ты понимаешь. Давай, пора суетиться!

Хорошо, все-таки, что ко мне сразу Ганс вышел. Бывалый солдат не стал ахать и охать над кровищей и моими ранами, он и не такое видал. С Гретой вряд ли всё бы прошло просто. В обморок такая не упадет, но промывать и перевязывать точно кинется, а на это совсем нету времени.

В кабинете я учинил форменный разгром.

Сорвал окровавленную одежду и кинул в камин. Полил на царапины водкою. Щедро залил водки вовнутрь. Ухватил сумку и затолкал туда две смены белья и запасные чулки. Во вторую сумку скатал теплый плащ, шляпу, перчатки и приличный вамс.

Секунду подумал и добавил пару обуви, мало ли что. Быстро оделся в самый непритязательный костюм: лен с сукном. За пазуху кинул кошель со всей серьезной наличностью, что нашлась в сундуке. Оказалось что-то около трехсот талеров в серебре и золотых флоринах.

Не забыть НЗ с лекарствами! Далее я засупонился в кожаный вамс с долгими ташками и стал судорожно напяливать мой чудный доспех. Идиот, скажите вы. Быть может, отвечу я.

Но на парадоксах многие дела решаются! Авось в суматохе примут за какого вожака, одному Богу ведь известно, что они успели уже награбить! Может и латами приличными кто разжился.

Шпага полетела в угол. Славно послужила, но теперь мне нужен катцбальгер. На стальной талии привычно захлестнулась кожаная змея перевязи с мечем на боку и кинжалом за спиной.

Я сорвал со стены мой верный двуручник, хватанул еще водки и окончательно успокоился. Я вновь почувствовал себя человеком, а, хрен ослиный, как в старые добрые времена! На груди кираса в руках огромный клинок, на башке штурмхауб, сам нетрезвый. Отлично!

Снизу раздался стук-стук-стук, быстро переросший в громкий и настойчивый бах-бах-бах. Кто-то ломился в парадную дверь. Неужели меня так быстро нашли?! Но, черт возьми, как?! Или просто очередное звено в черной полосе неудач?

Я ссыпался вниз по лестнице и обнаружил бледную Грету, мявшуюся перед дверью с подсвечником в руках. Я сделал страшные глаза, приложил палец к губам и, становясь у стены, прошептал:

– Открывай! – Грета мелко покивала, и распахнула ходившую ходуном дверь. В зале показались три человека вполне ясной принадлежности. Один крестьянин в кольчуге и каскете впихнул внутрь двух других, изрядно побитых и порезанных, ввалился сам и заорал:

– Что встала, дура, старая! Не видишь, зачем пришли?! Быстро, воды и тряпок! – Я во все глаза смотрел на новоприбывших и не верил. Кажется мне поперло. Наконец.

На улице было совершенно пусто.

А в зале расположились мои недавние знакомцы: жилистый и парень с моим кинжалом в бедре. Оба выглядели неважно, но держались прямо и чуть не рычали от злости. Меня пока не заметили.

Будет сюрприз:

– Хрен угадали, куда зашли, – сказал я и захлопнул дверь.

– А? – успел спросить обладатель кольчуги, поворачиваясь.

– В жопе нога, – ответил я и со всего маху врезал тому по шее спадоном.

Началась бойня.

Жилистый, надо отдать ему должное, не растерялся и ткнул шпагой в единственное уязвимое место – в лицо. Давний подарок Фрундсберга никогда меня не подводил, не подвел и в этот раз.

Голубая молния ухоженной пассауской стали упала, сверкнув при свечах, и начисто отвалила левую руку с зажатой шпагой. Жилистый открыл рот, глядя на отлетающую часть самого себя, но клинок хотел еще крови. Спадон взлетел вновь, я крутнулся вокруг и перерубил обе голени.

Картинка: одна нога в сапоге стоит на полу, вторая болтается на ошметке коже и падает вслед за своим хозяином. Рядом валяется отсеченная рука, все еще сжимающая шпагу. У стенки сидит нелепое нечто с перевернутой головой, свисающей на грудь. Посредине стоит фигура в великолепном доспехе и воздевает почерневший двуручный меч.

И всё это пляшет тенями в восковом мерцанье свечей.

Какой-то кровавый бред.

Обрубок на полу начинает верещать. Спадон взлетает еще три раза, кромсая плоть и дубовый паркет, расчленяя его пополам от плеча до поясницы. Во все стороны летят куски плоти и деревянная щепа.

Кровь, кажется, даже с потолка капает.

Мерцают свечи.

Я обернулся к парню, все еще зажимавшему рану в бедре. Он от страха был почти мертв, а серость лица пробивалась даже сквозь трепещущий желтый свет. Пусть посмотрит на лицо войны, как она есть. Беззащитных жидов жарить на площади мог, теперь погляди, на поле боя в миниатюре.

Тут я заметил, что его штаны и пол под ним мокрые не только от крови. Ну что же, запах мочи и кала – едкий запах ужаса, отлично дополнил впечатление.

Я двинулся в его сторону. На пол, упала секира, мелко разбрызгав кровь с дерьмом.

– Запомни, что бывает, когда приходят ландскнехты. Расскажи своим, что скоро нас придет десять тысяч. – С этими словами я засветил ему в лоб кованым навершием. Несильно.

Парень рухнул и замер в собственных испражнениях.

– Грета, свет моих очей, приберись здесь, пожалуйста. Это мое последнее распоряжение. Прощай.

Нетерпеливая пляска коня во дворе. Ноги в стременах. Кожаный скрип седла. Старый ландскнехт у поводьев: в одной руке аркебуз, в другой – бутылка.

– Ганс, дай водки. На столе в кабинете кошель с деньгами, на первое время хватит. Там талеров с полсотни будет. В сундуке, что в спальне, купчая на дом со всем содержимым. На твоё имя. Подписи, печать нотариуса и уважаемых свидетелей, никто не подкопается. Всё моё теперь твоё. Если переживете восстание – ты, можно сказать, богач.

– Спаси Бог, хозяин…

– Там в зале валяется один… не стал убивать… скоро очнётся. Свяжи его, что ли, а то наведет на вас… или…

– Разберусь, хозяин, не впервой!

– Дай еще выпить. Прощай, Ганс, больше не увидимся.

Безумная скачка по кривым улочкам. Азарт, ненадолго позаимствованный у бутылки. Ветер в лицо.

Номинальная стража у ворот Хольстентор только оглянулась вслед конной фигуре, облитой окровавленной сталью. Готов спорить, что утром они будут гадать, а не сон ли это был, или может быть призрак?

Куда я летел в ночи? На что надеялся?

Надеялся я на Бога, клинок в руке и верного коня. В такой последовательности.

Конец моего пути я видел в далеком Антверпене. Настало время воспользоваться приглашением моего полкового товарища.

Улица Стрелков, дом Артевельде каждый знает, я запомнил.

Конь уносил меня всё дальше от весёлого Любека, на короткий срок забывшегося в тяжелом ночном кошмаре.

И вот я снова в дороге. Наверное, в самом деле, дорога – это судьба ландскнехта. Путь освещала луна и такие близкие звезды, в том числе одна особенная, что задорно подмигивала мне огоньками маневровых дюз.