Книга Призраки Сумеречного базара, страница 31 – Кассандра Клэр

– В тот же миг, как это случилось, – соврал Мэтью.

Анна прикусила губу и опустила глаза, чтобы не засмеяться. Простецы имеют самые фантастические представления о том, как работает магия, – это всегда так забавно! Леопольда тем временем милостиво улыбалась слушателям, словно они были дети – милые, но слегка тупые.

– Я была Адептом храма Исиды-Урании, – продолжала она, – и, могу вас заверить, была непреклонна в том…

Ее речь была прервана неким джентльменом, который встал в середине комнаты и поднял бокал с чем-то зеленым.

– Друзья мои! – провозгласил он. – Я требую, чтобы мы все вспомянули Оскара. Поднимите ваши бокалы!

Поднялся ропот согласия, а вместе с ним и бокалы. Оратор принялся декламировать «Балладу Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда. Анну до глубины души поразила одна из строф:

Она не очень поняла смысл, но дух стихотворения запал ей в сердце. На Мэтью оно произвело даже еще большее впечатление – он как-то весь обмяк.

– Что за поганый мир, в котором человеку вроде Уайльда дают умереть, – пробормотал он.

В голосе его была жесткость – новая и немного пугающая.

– Звучит немного жутко, – заметила Анна.

– Так и есть, – ответил он. – Наш величайший поэт умер в нищете и безвестности, причем не так давно. Они бросили его за решетку за то, что он любил другого мужчину. Я думаю, любовь не может ошибаться.

– Не может, – согласилась Анна.

Она всегда знала, что любит женщин так, как полагается любить мужчин. Женщин она находила прекрасными и желанными, тогда как мужчины были друзья, собратья по оружию, но ничего более. Она никогда не пыталась делать вид, что это не так, и все ее близкие друзья принимали в ней это.

Однако сколько бы Мэтью и остальные ни шутили между собой, что она крадет сердца хорошеньких девушек, со своей матерью Анна никогда ни о чем подобном не говорила. Она вспомнила, как мама ласково поправила ей волосы в экипаже… Что на самом деле думала Сесили о своей странной дочке?

Нет, не сейчас, сказала она себе и повернулась к леди в тюрбане, которая пыталась привлечь ее внимание.

– Да?

– Моя дорогая, – сказала та. – Вы должны непременно прийти через неделю. Верные обретут награду, обещаю вам. Древние же, столь долго сокрытые, будут явлены вновь.

– О, да. Ни за что на свете не пропущу такое, – отозвалась Анна, моргая.

Они всего лишь вели светскую беседу, но Анна чувствовала, что место ей нравится, и она хотела бы вернуться сюда. Она пришла сюда в таком виде и была безоговорочно одобрена. Правда она была уверена, что одна из вампирских девушек изучает ее с не совсем здоровым интересом… И красавица чародейка, Леопольда, тоже не отрывала от нее глаз. Если бы только душой и мыслями она не была полна Ариадной…

О, ее воображение знало свое дело.

* * *

Покидая той ночью гостеприимный дом, Мэтью с Анной не заметили на противоположной стороне улицы скрывающуюся в тенях фигуру.

Джем узнал Мэтью сразу же, но не понял, кто это с ним. Таинственная особа напоминала его парабатая, Уилла Эрондейла, – не такого, каким он был сейчас, а Уилла в семнадцать лет, с его самоуверенными повадками и вечно задранным подбородком. Но такого попросту не могло быть. И это явно был не Джеймс, Уиллов сын.

Лишь через несколько минут до него дошло, что этот юноша был вовсе не юноша, а Анна Лайтвуд, племянница Уилла. Свои темные волосы и профиль она унаследовала от Эрондейловской части семейства, а повадки – напрямую от дяди. На мгновение у Джема сжалось сердце. Он будто увидел своего друга опять молодым… совсем как в те годы, когда они жили вместе в Институте и сражались плечом к плечу… совсем как в тот день, когда Тесса Грей впервые оказалась у них на пороге.

Неужели это правда было так давно?

Джем стряхнул туман прошлого и сосредоточился на настоящем. Анна явно притворялась кем-то другим, и они с Мэтью только что вышли из нижнемирского клуба, где была и чародейка, за которой он следил. Что они там делали, Джем не имел ни малейшего понятия.

* * *

Прошла неделя. Целая неделя, на протяжении которой Анна попеременно то бегала на почту, то высовывалась из окна, то решительно устремлялась на Кавендиш-сквер и с полдороги поворачивала назад. В общем, прошла целая жизнь. И вот когда на смену мукам уже начало прорастать смирение, в пятницу рано утром Анну вызвали к парадным дверям – и о, чудо! – там стояла Ариадна в желтом платье и белой шляпке.

– Доброе утро! – сказала она. – Почему ты еще не готова?

– Не готова? – у Анны при виде Ариадны как-то сразу пересохло в горле.

– К тренировке!

– К тр-р…

– Доброе утро, Ариадна! – сказала Сесили Лайтвуд, входя в холл с Александром.

– О! – лицо гостьи так и озарилось при виде ребенка. – Я должна его подержать! Я просто обожаю малышей!

Явление брата дало Анне достаточно времени, чтобы взлететь наверх, перевести дух, плеснуть в лицо водой и схватить все необходимое. Пять минут спустя она уже сидела рядом с Ариадной в экипаже Бриджстоков и катила к Институту. Они были одни, так близко друг к другу, в теплой карете. Флердоранж струился волнами и окутывал Анну.

– Я не вовремя? – спросила Ариадна. – Я просто надеялась… вдруг ты свободна и сможешь потренироваться со мной. Я не хотела злоупотреблять… Ты сердишься?

– Нет, – ответила Анна. – Я никогда бы не смогла на тебя рассердиться.

Она попыталась сказать это легко, но хриплая истина все равно умудрилась прорваться в голос.

– Вот и хорошо! – Ариадна просияла и сложила руки на коленях. – Я бы ни за что не хотела тебя расстроить.

По прибытии в Институт Анна переоделась гораздо скорее нее. Она ждала в тренировочном зале, беспокойно меряя шагами пол, вытаскивая из стен ножи и снова кидая их, чтобы успокоить нервы.

Это только тренировка. Обычная простая тренировка.

– А у тебя твердая рука, – заметила Ариадна.

Она была совершенно ослепительна и в платьях, но обмундирование открывало ее с новой стороны. Все еще женственная, со своими длинными волосами и соблазнительными округлостями, но уже не стесненная фунтами ткани, она двигалась изящно, но стремительно.

– С чего хочешь начать? – спросила ее Анна. – У тебя есть любимое оружие? Или сперва полазаем? Может быть, брус?

– Все, что ты хочешь.