Онлайн книга «Взгляд василиска»
— Барышня, сделайте божескую милость, пойдемте с со мной… — Что случилось, Ваня? — Алексей Михайлович… тама… зовут… — Да конечно, пойдем…. Погоди, что ты сказал, Алексей Михайлович очнулся? — Да, пойдемте скорее! — Господи, да что же это! Надо же доктора… — Архипыч сказал не надо доктора! — отрезал внезапно ставший серьезным кофишенк, — Раз вас зовет, стало быть, вас надо и звать. — Он звал меня? Смог бы кто сохранить хладнокровие, узнав о том, что любимый человек, находящийся при смерти зовет ее? Людмила Сергеевна тоже не смогла и опрометью бросилась в палату великого князя. Тому, похоже, действительно было лучше и взгляд его, обыкновенно глядевший в пустоту, остановился на девушке вполне осмысленно. — Ты пришла, — спросил он еле слышно. — Могла ли я не прийти? — так же тихо ответила ему Мила. — Я скучал… — И я тоже… Алеше было трудно говорить, взор его временами туманился, но им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Так она и просидела рядом с ним, держа его за руки, пока он снова не забылся, но уже не тяжелым беспамятством, а спокойным сном дающим отдых душе и телу и способствующим выздоровлению. Наутро, когда делавший операцию его императорскому высочеству хирург Гюбюнет зашел проведать своего высокопоставленного пациента, он застал там удивительную картину. Славящаяся своей строгостью сестра Валеева сидела подле Алексея Михайловича и кормила его с ложечки крепким куриным бульоном. Пациенту, очевидно, было гораздо лучше, и он ел хоть и с трудом, но не без удовольствия. Пораженный этой картиной врач некоторое время пробыл в ступоре, но затем довольно покивал головой и махнул рукой, дескать, не буду вам мешать. Дождавшись конца кормежки, он осмотрел Алешу и нашел его состояние превосходным. Выйдя из палаты, он застал прелюбопытнейшую картину, которой впрочем, не придал значения. Старый матрос, как видно делал внушение молодому слуге, слушавшему того с немалым недоумением. — Архипыч, — не выдержав спросил старика мучимый любопытством Ванька, — а почто ты меня ночью за этой сестрой послал? — А что, худо получилось? — усмехнулся тот в ответ. — Да не худо, да только он ведь не ее звал? — Вот что я тебе скажу, тля худая, — нахмурился старик, — ежели ты когда, хоть словом, хоть взглядом обмолвишься при барышне, что он Кейку звал, так я тебе богом клянусь — не доживешь до моих седин! — Да как же… — Да никак! На третий день состояние Алеши настолько улучшилось, что к нему пустили приехавшего его навестить адмирала Иессена. — Лежите-лежите, голубчик, — воскликнул Карл Петрович, увидев, как заерзал его флаг-капитан. — Ох и напугали вы нас, ваше императорское высочество! — Чем закончился бой? — тихо, почти шепотом, спросил великий князь. — Как, — удивился командующий эскадрой, — вам ничего не сказали? — Увы, даже Ванька с Архипычем молчат. — Это им, верно, доктора запретили, — засмеялся Иессен. — Мне уже лучше и я вполне могу выдержать любые известия, даже самые ужасные. — Ну уж, совсем ужасных-то у меня и нет! Извольте, после вашего ранения, к нам на помощь подошли броненосцы ведомые «Цесаревичем» и прикрыли от японского огня. Того впрочем, тут же развернулся, чтобы ввести в бой артиллерию другого борта и эскадры еще раз разошлись контркурсами. Но вот ему то, поддержать «Хатцусе» не удалось. «Полтава» и «Николай» измочалили ее в хлам, а затем Коломейцев на «Буйном» вогнал ему в борт две торпеды. — Что с «Ослябей»? — Не волнуйтесь, ваш броненосец, хоть и с трудом, но доковылял до Дальнего. В Порт-Артур мы его тащить поостереглись. — Неужто в кораблях совсем потерь нет? — Ах, если бы, Алексей Михайлович! Увы, «Пересвет» дотащить не удалось. Впрочем, затонул он на мелководье, бог даст, после войны поднимем. «Севастополь» тоже до конца войны вряд ли в строй введем. Еще «Паллада» и считай что треть первого отряда миноносцев. Дорого нам эти транспорты обошлись. — Как же японцы не добили еще и нас? — Не поверите, когда «Россия» с «Дианой» подошли к месту сражения, противник, очевидно, решил что это чересчур и прервал бой. — Невероятно! — Иногда самому не верится. Разволновавшийся Алеша откинулся на подушки и, увидев это, Иессен чертыхнулся про себя. — Кажется я вас утомил, простите великодушно! — Ну что вы, Карл Петрович, отсутствие новостей было для меня сущей пыткой. Слуги молчат, Мила, кажется, ничего и не знает… — Мила? — Да, мадемуазель Валеева, мой ангел хранитель. — Что же, раз у вас есть свой персональный ангел, стало быть, я могу быть за вас совершенно спокоен. Честь имею, ваше императорское высочество. — Заходите еще, не забывайте меня. — Непременно, Алексей Михайлович, непременно. Едва адмирал вышел, в палате снова появилась девушка, о которой только что говорили. При взгляде на нее у Алеши на губах невольно появилась улыбка и та с искренней приязнью ответила на нее. — Как вы себя чувствуете? — Глядя на вас все лучше и лучше. — Вы снова смеетесь надо мной! — Ничуть. — Право, какой же вы насмешник, ваше императорское высочество. — Фу, как я не люблю это титулование! Ей богу, Людмила Сергеевна, зачем вы так меня зовете? — Но как же мне вас называть? — Да зовите просто — Алешей. Я прекрасно знаю, что меня так все зовут за глаза, включая слуг. — Хорошо, но если вы будете в ответ звать меня Милой! — Клянусь, не назвать вас никак иначе! — Вы опять? — Да нет же! Ну, разве что чуть-чуть… Лучше расскажите мне, где вы были? — В палатах тяжелораненых. Все, а в особенности простые матросы очень интересуются вашим здоровьем и искренне обрадовались, узнав, что вам лучше. — Так уж и обрадовались? — Представьте себе, Алексе… Алеша, и даже говорят, что если с вами что-то случится, то Россия непременно проиграет эту несчастную войну. — Бог мой, какой вздор! — Вы думаете это вздор? Не знаю, но мне почему-то кажется, что они правы и пока вы живы все будет хорошо. — Ах, Мила, — вздохнул великий князь, — да разве же можно представить себе, чтобы великая Россия проиграла войну, да еще и Японии? Нет, мы, конечно, долго раскачиваемся и совершаем много глупостей в начале каждой войны, но потом находим в себе силы организоваться и побеждаем. Такой уж мы народ. И именно потому совершенно невозможна ситуация, чтобы все зависело от одного человека, будь он хоть трижды великим князем или даже самим… ну, право, что за ребячество? |