Книга Летний дракон. Первая книга Вечнолива, страница 68 – Тодд Локвуд

Я коснулась руки Мабира.

– Вы говорите, что Авар исходят из Аши. Расаал утверждает, что они – ипостаси или отражения Коррузона. Какая в этом разница? И почему Беллуа боится Аши?

– Потому что Расаал отрицает высший Круговорот. Расаал учит, что сущее имеет конец, и остается лишь Коррузон, Спаситель. Однако Ашаани, почитающие Ашу, верят, что Коррузон – пусть существует в физическом обличье сотни лет – тоже исчезнет. Вот что подрывает веру Беллуа. Это означает, что Коррузон тоже исходит из Аши.

Когда нас завоевал Гурваан, Ашаани были объявлены еретиками и преданы мечу. Их преследовали и приносили в жертву на алтаре новой истины. Обратись в веру захватчика или умри. Выжили лишь некоторые, и теперь их последователи прячутся. Отец твоего отца, Маджа, умолял меня сохранить эту тайну, когда я был еще совсем молодым, неоперившимся послушником. Он не хотел, чтобы вы вместе с твоим отцом о них услышали или прочли древние писания, из страха, что это поставит под удар гнездовье. Ради вас он принял новую веру. И я хранил его секрет. Прошу, прости меня.

У моего отца на лице застыло выражение, которого я доселе не видела: изумление. Похоже, в этом древнем зале витали призраки – давнего мировоззрения или преданной забвению истины. Я поискала взглядом Роува и Беллуа – последнего призраки прошлого явно встревожили бы, – однако их нигде не было видно.

– Откровенно говоря, я не знаю, во что верить, – продолжил Мабир. – Старая религия проста и смиренна. В ней дорожили Истиной, какой бы она ни была – стремились к ней приблизиться, отринуть все, что заведомо ложно. Но меня держала в узде моя вера. Со временем я загорелся желанием выяснить все то, что знал Расаал и что не было известно Ашаани. Но я пытался как принять новый порядок, так и сохранить в себе трепетное отношение к прежнему. Увы, но Храм Расаала не признает никаких иных учений, помимо собственного.

Я, наконец, поняла, с какими трудностями Мабир столкнулся, когда меня обвиняли, однако все равно считала, что он меня предал.

Он долго бился над проблемой, искал золотую середину… и его усилия оказались тщетными, когда я встретила Гетига.

Глаза Мабира, изучающего чудеса храма, посвященного Аше, стали умиротворенными.

Ни я, ни мой отец не решались прервать его мечтательные размышления.

Затем Мабир вновь обратился ко мне:

– Френ назвал тебе имя Аши. Майя, сказал ли он что-то еще?

Я глянула сперва на отца, потом на Мабира и сглотнула.

– Он сказал: «Ты стала для меня знаком. Знаком того, что Ашу еще не вытеснили… что в мире есть истина. Я буду с гордостью носить свои шрамы, ведь именно с них начался и твой путь». И он добавил что-то странное: «Один направит, другой последует. Один восстанет, другой падет». Что грядет тьма и мне нужно стремиться к Гетигу и к Аше.

Мабир хранил молчание. Слышались лишь плеск воды и гулкое эхо.

– О чем он говорил, дхалла?

– Как ты могла догадаться, Френ – старейшина в тайной церкви Аши. Его незатейливая жизнь в лесу помогает скрывать, что он владеет кладезем знаний о старой религии. Но с тобой он заговорил в бреду. Возможно, он лишь выразил свою веру.

Я пожала плечами. В гнездовье нашей религией была работа, и времени на всякие досужие вопросы почти не оставалось.

– А во что вы верите, дхалла?

Мабир промокнул глаза кончиком бороды, пристально посмотрел на меня – наверное, он вглядывался в меня целую вечность, – поднял с пола палочку и повернулся к фонтану.

– Один из уроков Ашаани, что я помню с детства, был о завихрениях в реке, – он указал палочкой на ручеек, струящийся по камням и кристаллам. – Видишь местечко, где за камнем поток сворачивается в водоворот?

Я кивнула.

– Что такое завихрение? Ты можешь удержать его в руке? Можешь взять и отнести куда-нибудь еще? Нет, конечно, однако он есть. Вода течет и на некоторое время его создает, после чего движется дальше. Все в мире подобно этому завихрению и своим существованием обязано весьма конкретному набору обстоятельств. Все находится в движении. Ты – это пища, которую ты поглощаешь, воздух, которым дышишь. Многое в тебе изменилось. Кожа имеет свойство облезать, волосы – выпадать. Деревья растут из лесного перегноя, стареют, валятся на землю и гниют. Или же их срубают и превращают в поленья, из которых строят дома. Здания рушатся, поленья истлевают. В горных обломках встречаются вросшие в камень кости морских существ. Языки перерождаются, становясь новыми языками. Одни убеждения влияют на другие. Мир кажется цельным, прочным, но это иллюзия – обман восприятия, ведь мы вечно заперты в настоящем мгновении. Истину раскрывает лишь память, но и она – завихрение в твоем разуме. А религия, пожалуй, нечто самое мимолетное. Она упорно цепляется за свое название и святилище, где собираются поколения верующих. Но веру, которую исповедовало первое из них, последнее может и не узнать, хотя название со святилищем и остались прежними.

Мабир подтолкнул в фонтан камешек, и струйка воды слегка изменила направление.

– Все мы завихрения в великом потоке вековечных перемен. Вселенский механизм никогда не замедляет работу, никогда не дает сбой. Это и есть Вечнолив. Простая истина, которая ставит под угрозу власть Расаала.

Сперва я не понимала, что и думать, но вдруг вспомнила зрелище, развернувшееся передо мной в долине Кинвата, где лес пророс сквозь скелет забытой цивилизации, и все стало на свои места. Мабир глубоко вздохнул и продолжил:

– Френ, может, и бредил, однако не он один гадает, не выбило ли появление Гетига первый камешек из-под фундамента Расаала, – Мабир упрямо стиснул зубы. В уголках его глаз вновь блеснули слезы, и он покосился на меня. – Я сызмальства сомневался в вере, поборником которой служил.

Он отвернулся к фонтану и вытолкнул камешек из потока воды.

Завихрение исчезло.

– До того, что с тобой произошло, Майя, я разрывался на части. Но теперь я много осознал. Когда постичь ответы настолько трудно, нельзя уповать на достоверность, поскольку она станет лишь помехой, обузой. Путь принятия, не-знания, куда ближе к Ашаани, нежели к Коррузону. Если ты будешь прислушиваться к гласу вселенной – или Аши, если тебе угодно, – сомнения приведут тебя туда, куда не сумеет привести самоуверенность, – Мабир с горечью улыбнулся и покачал головой. – Вот во что я верю.

Шуджа резко поднялся и уставился на северную арку, под Вэйджес, после чего прищелкнул языком. Эхо многократно отразилось от каменных стен.

– Что случилось? – встрепенулся мой отец.

– Ш-шаги. Быстр-р-рые.

Я тоже их расслышала, а спустя мгновение в зал на полной скорости ворвался Туло. Отец с Шуджей успели приблизиться к арке, а из нее выбежали Беллуа с Зелл.

– Уходите! – заорал Беллуа. – Уведите Мабира!

Следом показались двое ополченцев: один из них волочил третьего. Последними пятились Чейен… и Роув, выпускающий стрелы в темноту, в которой раздавались грубые возгласы.