Книга Сказки, рассказанные на ночь, страница 147 – Вильгельм Гауф

Должно быть, она попала в цель, так как юноша от ее слов покраснел.

— Ты права, — сказал он, улыбаясь. — Но не скажу тебе, что уж так я печален, ведь скоро ее снова увижу.

— О, какая это будет радость в Лихтенштайне! — плутовато рассмеялась Бэрбель.

Георг удивился: неужели ее отец раскрыл тайну их любви?

— В Лихтенштайне? — переспросил он. — Что ты знаешь обо мне и о Лихтенштайне?

— Ах, я желаю барышне счастья. Мне говорили, что она очень переживает по поводу вашей болезни.

— Переживает, ты говоришь! — Георг вскочил и подбежал к девушке. — Значит, она знает о моей болезни? О, расскажи же мне о Марии! Ты ее знаешь? Что тебе говорил о ней отец?

— Отец не проронил ни словечка. Я бы ничего так и не знала про барышню из Лихтенштайна, если бы моя тетушка не была ее кормилицей. Не подумайте про меня плохого, но мне удалось кое-что подслушать. Знаете, дело было так…

И она рассказала юнкеру, как узнала про его тайну, и сообщила, что отец, скорее всего, отправился в Лихтенштайн, чтобы сообщить там о его выздоровлении. Георг был очень взволнован рассказом девушки, до сего дня он полагал, что Мария получит известие о его несчастье одновременно с сообщением о его поправке, теперь же стало ясно, что она провела много дней в неизвестности, не ведая, спасен ли он, увидятся ли они снова. Он знал, каким верным было сердце любимой, и мог себе представить ее беспокойство! Да-да, собственное несчастье показалось ему ничтожным в сравнении со страданиями верной подруги! Как она переживала в Ульме, как тяжело переносила расставание, и лишь только ее сердце вздохнуло спокойнее от известия, что он покинул знамена союзников, как пришла ужасная весть о смертельной ране! И все это она должна вынести на глазах отца, в одиночку нести свою печальную ношу, не имея ни единой души, способной утешить, разделить ее слезы и печали. Он понял, что надо спешить в Лихтенштайн. Его нетерпение вылилось в недовольство отсутствием предприимчивого хозяина, который в эти драгоценные часы пропадал неизвестно где. Девушка как будто догадалась о мыслях рыцаря.

— Один вы не найдете туда дорогу. Кроме того, вы же не вюртембержец — это заметно по вашей речи — и можете легко заблудиться. Знаете что, может, я побегу навстречу отцу и потороплю его?

— Пойдешь к нему навстречу? — проговорил Георг, тронутый добротой девушки. — Ты знаешь, что он где-то поблизости? Может, он далеко-далеко, а через час уже и ночь наступит.

— Ну и что, что ночь? Я туда дорогу и на ощупь знаю. С удовольствием побегу в Лихтенштайн. Потом и вы туда придете…

Покраснев, она опустила глаза; ее взволновала возможность стать гонцом рыцарской любви, соприкосновение с сокровенными чувствами, каких она еще в своей жизни не испытывала.

— Если ты так добра и собираешься ради меня идти в Лихтенштайн, то с моей стороны было бы глупо здесь оставаться и ждать возвращения твоего отца. Я сейчас быстро оседлаю коня и буду ехать за тобой. Ты покажешь мне дорогу до того места, где я уже не заблужусь.

Девчушка опустила глаза и поиграла бантиком на своей косе.

— Но ведь через час наступит ночь, — прошептала она едва слышно.

— Ох, ну кому помешает, что я с криком петуха появлюсь в Лихтенштайне? — ответил Георг. — Ты ведь сама собиралась отправиться в путь, несмотря на ночь и туман.

— Я-то да, — сопротивлялась Бэрбель, — но для вас, вашего здоровья — это плохо. Вы ведь еще не до конца выздоровели, шесть часов пути при ночном холоде могут быть опасными.

— Оставь, это несущественно, — воскликнул Георг, — рана уже затянулась, я здоров, как прежде. Собирайся, малышка, мы тотчас поедем. Иду снаряжать коня.

И он схватил с гвоздя на стене уздечку и пошел к двери.

— Господин! Ваша милость! — испуганно вскричала девушка. — Останьтесь! Будет не совсем прилично то, что мы ночью идем куда-то вдвоем. Люди в Хардте удивятся и будут говорить дурное, если я… Дождемся утра, и я провожу вас до Пфулингена.

Георг счел серьезным предостережение доброй девчушки и молча повесил уздечку на стену. Конечно, лучше, чтобы жители Хардта не подумали ничего плохого. Придется покориться судьбе!

Он решил подождать музыканта еще вечер и целую ночь, а коли тот не придет, рано утром сесть на коня и в сопровождении его дочери отправиться в Лихтенштайн.

Однако музыкант не вернулся и ночью, и Георг, не сдерживая больше тоски по любимой, лишь рассвело, взнуздал своего коня. Дородная женщина не без борьбы уступила Бэрбель и позволила ей сопровождать юнкера. Она догадалась, что к такому решению привели ее дочь долгие зимние посиделки с подружками, и потому первоначально воспротивилась ее просьбе. Но, поразмыслив над тем, сколько внимания уделял ее супруг юному рыцарю: принес его в дом, как сына, выхаживал во время болезни, — посчитала, что следует оказать ему последнюю услугу, поставив лишь условием, что Бэрбель выйдет на четверть часа раньше и подождет его у межевого камня.

Георг трогательно распрощался со статной хозяйкой, которая в его честь вновь обрядилась в воскресную одежду.

Перед прощанием он украдкой положил в резной шкаф золотой гульден — в то время приличную сумму для хозяев, да и весомую для кошелька самого рыцаря. Волынщик из Хардта ничего не должен был знать про это. Лучше было бы, чтобы гульден нашла не сама хозяйка, а в худшем случае — найдя, не сказала бы про него мужу, а то бы тот обиделся.

Насколько известно, спустя какое-то время жена музыканта появилась в церкви в новехонькой, с иголочки, юбке, удивив тем самым всех ткачей в околотке, а ее дочка на первом же приходском празднике танцевала в прекрасном корсаже из тонкого сукна, с золотыми отворотами, которого раньше у нее никто не видел. И она всякий раз краснела, когда девушки осматривали корсаж и хвалили его. Сколько нарядов можно было заиметь всего-то на один золотой гульден в старые добрые времена!

Георг нашел свою спутницу сидящей на указанном межевом камне. Завидев его, она тут же к нему подбежала и пошла рядом. Девчушка показалась сегодня рыцарю красивой, как никогда.

Апрельское солнышко уже подрумянило ее щеки, глаза у нее радостно сияли. Одежда девушки была рассчитана на долгий путь: короткая юбочка не мешала быстрой ходьбе. Она повесила на руку корзинку, как бы собираясь в город на рынок, но в той не было, как обычно, овощей или фруктов, лежал лишь большой платок на случай дождя или внезапной перемены апрельской погоды. Когда Бэрбель, бодрая и нарядная, шагала рядом с ним, Георг про себя подумал, что из девушки вырастет очень хорошая, заботливая жена, которая осчастливит того парня, кому достанется сокровище Волынщика из Хардта.