Книга Магистр. Багатур, страница 83 – Валерий Большаков

— А куда глаза глядят.

Спутник бледнолицего, парниша половецкой внешности, неожиданно озлобился:

— Да порешить их, и всего делов!

Тут Пончик не выдержал и заорал:

— Вы бы лучше татарву порешили, раз такие смелые!

Бледнолицый с половцем мгновенно выхватили мечи.

Александр даже не пытался доставать оружие, вместо этого он вытащил пайцзу и ткнул дружинникам под нос. Те растерялись.

— Что за люди, Сатмаз? — раздался нетерпеливый голос. На великолепном коне, с уздою, облепленной золотыми бляхами, подъехал князь Ярослав Всеволодович.

Половец поклонился и сказал с долей растерянности:

— Да вот, княже, словили двоих. Дерзости себе позволяют — и пайцзу тычут.

— Пайцзу? — удивился князь. — А ну, покажь!

Пончик молча продемонстрировал свой деревянный пропуск.

Князь внимательно разглядел «документ», посопел и спросил строго:

— Где взял?

— Не взял, — грубо поправил его Пончик. — Нам дали.

— Кто?

— Бурундай-багатур.

— Ишь ты! — удивился вельможа. — А другану твоему, что, тоже выдали пайцзу?

Вахрамей показал такую же, как у Пончика.

— Похоже, не брешут, — пробурчал Сатмаз.

— Похоже… — протянул князь. — А как выглядит Бурундай?

Александр описал темника.

— Я и Гуюк-хана видал, — сказал он, накаляясь, — и Батыя, и Субэдэя, и Мункэ. Их приметы тоже сообщить? — и добавил: — Ярослав Всеволодович, да ты никак запамятовал? Я это, Олександр, лекарь твой!

Князь пришёл в изумление.

— А похож! — воскликнул он. — Да точно, лечец мой, как есть! Ишь ты, выплыл! А Олег Романыч где?

Пончик вздохнул.

— Олег Батыю служит, — сказал он осторожно, боясь княжеского гнева, но князь довольно кивнул.

— Молодец, воевода! — сказал он. — Всё верно скумекал. Ага… А другана твоего как звать, Олександр?

— Вахрамей, — чопорно представился монах.

— Вот что, Олександр и Вахрамей, — сказал Ярослав Всеволодович деловито, — мне такие люди нужны, потому как полезны. Где мне ещё сыскать знакомых с ханами? Хе-хе… Возвернёшься ко мне, Олександр? Не обижу! И Вахрамея пристроим.

Друзья переглянулись, и монах выразил общее мнение:

— Отчего ж не пойти? Жить-то надо.

— Добро! — энергично кивнул князь. — Становитесь в строй.

«Мунгал» с «Монахом» скромно пристроились сбоку от дружины, разворачивая коней к югу.

Дружинники поглядывали на новеньких с любопытством, но своих разговоров не прерывали.

— А зря Василька Константиныча загубили, — брякнул молодой воин, рыжий и конопатый.

— Тише ты! — сердито цыкнул на него пожилой воин, без бороды, но с седыми усищами, спадающими на грудь.

— Говорят, это наш князь нашептал Гуюк-хану, — не унимался молодой, — ну, что Василько увёл пару возов дани, везомой для мунгалов. А хан-то осерчал, да и велел Константинычу голову с плеч…

— Ты заткнёшься или нет?! — яростно зашипел пожилой усач. — Хочешь, чтоб и твою снесли?

— Дурак был Василько, — заявил подъехавший Сатмаз, — вот и лишился головы. Чего было на Сить переться? Звал же его Ярослав Всеволодыч! Так нет же, Ростов свой бросил и помчался дядьку выручать! Нашёл кого…

— Да уж… — буркнул пожилой.

— Так что там, на Сити, приключилось? — осмелился Пончик задать вопрос. — Сеча была?

— Сеча? — переспросил молодой, глумливо ухмыляясь. — Да уж, посекли мунгалы здорово! Вся река, сколь мы не проезжали, кровью замарана!

— Полки там посекли, — пробурчал усач, — а все князья живы-здоровы остались. И Святослав, и Всеволод, и Владимир…

— Иван тож, — подсказал молодой.

— И этот… Одному Васильку не повезло. ^[150] Ну и великому князю, конечно.

— А это правда, — продолжил расспрашивать Пончик, — что Ярославу Всеволодовичу ярлык дали на княжение?

— Правда, — буркнул пожилой и посмотрел на Шурика с подозрением: — А тебе-то сие откуда ведомо?

— Оттуда! — дерзко ответил Александр. — Евпатий Коловрат поведал. Угу…

— Так жив ещё Львович? — оживился усач.

— Сгубили Львовича, — жёстко сказал Пончев. — И всю его дружину положили. А дрался Евпатий так, что даже монголы воздали ему воинские почести, а всем, кто выжил в бою том, вручили пайцзы. И нам с Вахрамеем досталось.

Пожилой глянул на Пончика с уважением.

— Да-а… — вздохнул он. — Пал, значит, богатырь… А где это было-то?

— А на Трубеже, не доезжая Переяславля-Залесского.

— Ежели с полудня следовать, — подал голос Вахрамей.

— Ясненько…

«Ясненько ему… — подумал Александр. — А вот мне ничегошеньки не ясно». Как быть? Что делать? До сих пор решали за него. Самостоятельно он лишь до Рязани добрался, а потом — понеслось… То с Романом свет Ингваревичем следует, то со Всеволодом свет Юрьевичем бежит, то с Евпатием свет Львовичем атаку отражает… А теперь, значит, Ярославу свет Всеволодовичу служит по новой. Зачем, спрашивается? Вообще, есть ли хоть какой-нибудь смысл во всём этом круговороте смертей и жизней? И где его место, Александра свет Игоревича? Где ему самому устроиться в этом мире, куда его занесло против воли и всякого желания? Как жить дальше? Для чего? Добиваться ли ему высот или продолжать плыть по течению, аки палый лист?

— Слышь-ко, — окликнул он друга, — а у тебя есть цель?

— Чаво? — не понял монах.

— Цель у тебя есть, спрашиваю? Ну, чего ты хочешь добиться в жизни? Чего достичь?

Вахрамей задумался.

— А чего тут достигнешь? — пожал он плечами. — Вот, будем мы при князе, и ладно. Ни холода не узнаем, ни голода. Чего тебе ещё?

«И вправду, — подумал Пончик, — чего мне ещё? Мало разве просто жить — вкусно есть, сладко спать, исполнять непыльную работёнку? А что? Найду себе девку красную, избу выстрою, детей заведу… Пятерых, как минимум, и чтобы все дочки. Буду не ходить по улице, а выступать важно, в шубе дорогой, а все тебе кланяются, всё норовят в друзья пристроиться к самому боярину Олександру, верному слуге Князеву…»

И стало Шурику так тошно, что он скривился.

Шла тысяча быстро, торопился Ярослав Всеволодович место великого князя занять. И вот он, Владимир-Залесский, поднял купола свои над лесами и пажитями.