Онлайн книга «Мушкетер»
|
Поскуливая от ужаса, Виктор судорожно ощупывал кирпичи, пальцами касаясь недавно засохшего раствора — проход замуровали совсем недавно, неделю или две назад. — Господи, господи… — застонал учёный, словно воочию наблюдая, слыша, как рушится его жизнь — такая налаженная, устроенная, безопасная… Да нет, гулкий стук и топот — это не озвучка краха жития. Это за ним пришли! Акимов резко обернулся, спиной прижимаясь к кирпичной стенке и моля, чтобы растаяла кладка. Но та была тверда и холодна. Низковатая дверь, ведущая к винтовой лестнице, рывком распахнулась, и в помещение ввалилось трое верзил с бледными лицами, стриженные под горшок, в штанах до колен, в чулках и в просторных рубахах. Их грубые сабо из дерева громко клацали по каменному полу, а в руках верзилы держали верёвочную сеть. Все трое стали наступать на Виктора, а за их широкими спинами подпрыгивал четвёртый, тот самый монах. Он изрыгал хулу и грозил Акимову тощим кулачком. С перепугу хронофизик бросился напролом и сам же запутался в сети. Верзилы радостно взревели, повалили «гостя из будущего» на пол и стали вязать. Пыхтя, они выговаривали: — Sancta Dei Genetrix… Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra… [8] Тут к Виктору прорвался остролицый типчик. Задрав чёрную рясу, он больно пнул Акимова, схватился за распятие и взревел: — Сгинь! Изыди, нечестивый! Его старофранцузский Виктор понимал с пятого на десятое, хотя какая теперь разница? Всё кончено. Живьём взяли демона. Сейчас его бросят в застенки инквизиции, будут пытать, а после сожгут на костре… Акимова резануло жалостью, и он заплакал. Сквозь слёзы Витя увидал, как протаивают кирпичи, по второму разу освобождая проход. Но не для него. Стащив у мадам Лассав целую тарелку плюшек, Олег с Пончиком тихо наслаждались ими в тени беседки. Начало мая, душистый чаёк в термосе, выпечка, исходящая ванильным духом, — что ещё нужно для счастья? — А ты почему не бреешься? — спросил Шурик, щепетно беря плюшку, пятую по счёту. — Угу… — Лень, — признался Сухов. — Бородку, что ли, отрастить? — Совсем ты без Алёны распустился, — пригвоздил его Александр. — Расслабился просто… — потянулся Олег. Откинувшись на беседочные перила, он засвистел незамысловатый мотивчик: «Пора-пора-порадуемся на своём веку…» Пончик шумно вздохнул, сощурился мечтательно. — Знаешь, — сказал он, — а я бы хотел попасть туда, ко временам д’Артаньяна, кардинала Ришелье… Угу. Сухов фыркнул. — Мало тебе Византии? — Сравнил! Мрачное Средневековье и начало XVII столетия. Есть же разница! — Да никакой. Та же грязь, те же грубые нравы, только… это самое… кровь тебе пустят не мечом, а шпагой. — Шпаг мне, шпаг! — театрально продекламировал Шурик и вдруг нахмурился: — А куда это Витька пропал? Что-то я его не вижу. Угу… — В замке, наверное, — пожал плечами Олег, раздумывая, съесть ли ему ещё одну плюшку, последнюю, или пора завязывать. Александр беспокойно заёрзал. — По-моему, он на нас обиделся, — предположил он. — Разве? — сказал Сухов, с сожалением отставляя пустую чашку. — Да, да! Он нас так звал, а мы… Давай сходим? — Неохота, Понч… — Ну давай! Ты что, сюда толстеть приехал? — Щас получишь… — Ну, Олег! — Господи, как ты меня достал… Пошли. Обрадованный Шурик тут же выбежал на солнце и крикнул: — Яр! Пойдём с нами! Наверху что-то упало, и в окне показался встрёпанный Быков. — Чего тебе надо? — сонно сказал он. — После обеда спят либо аристократы, либо дегенераты! Угу… Пошли в замок! — С чего бы я туда пёрся? — Это ж твоё «дворянское гнездо»! Пошли! — Ёш-моё! Как же ты мне надоел уже… Иду! Десять минут спустя все трое неспешно брели по улочке. Ярослав обратил внимание на предвыборные плакаты, расклеенные повсюду, и спросил: — Понч, а ты бы за кого голосовал? — Не знаю… За Олланда, наверное. Социалист всё-таки. Угу… — А ты? — Быков повернулся к Сухову. — За Саркози? — Ещё чего. — А за кого? — Чего ты ко мне пристал? — Нет, ну ты скажи! — За Марин Ле Пен, — усмехнулся Олег. — Она же ультра, — удивился Шурик. — Потому и голосовал бы. Все эти высоколобые, прекраснодушные интели-либерасты изнасиловали Европу. Напустили негров с мусульманами, теперь гомосекам задницы лижут… — Расист и гомофоб! — заклеймил его Яр. — Не говори ерунды. Африканцев с арабами надо было работать заставить, а не брать на содержание. Пусть бы учились, поднимали свой культурный уровень, а то ведь фигня получается: европейцам уже крестики нательные носить нельзя — не политкорректно, видите ли! Зато святые понятия «мать» и «отец» упраздняются, будут теперь «родитель А» и «родитель Б». Гомосятина полная! — Права человека… — Кроме прав, есть долг — оставаться людьми! Не подобает человеку поступаться природой, достоинством, честью, в угоду всяким содомитам. Такими темпами… скоро с Нотр-Дама муэдзин будет скликать правоверных, а нормальных девушек сгонят в спецлагеря. Станут их там осеменять, чтоб рожали побольше младенцев для однополых семей! Пончик ошеломлённо поморгал. — Ну ты и сказанул… — пробормотал Шурик. — Угу… Сухов криво усмехнулся. — «Возможно ли это? — вопросил однажды Иосиф Виссарионович и сам же ответил: — Конечно, возможно, раз это не исключено!» Во дворе Шато-д’Арси было пусто, даже туристов не видать, да и чего им тут делать, в захолустье? Экскурсии больше на Луару тянет, там тех замков, как в лесу муравейников. Отпуска не хватит, чтобы все осмотреть. А быковская твердыня явно не прельщала фотографов-любителей. — Витька в донжоне, наверное… — начал Пончик и заткнулся: из дверей главной башни пыхнуло сиреневым, словно отсвет от сварки по стенам пробежал. «Знаем мы эту сварку!» — подумал Олег, холодея. — За мной, бегом! — рявкнул он, бросаясь к донжону. Ссыпавшись по витым ступеням, он влетел в ту самую каморку алхимика, о которой давеча Витька повествовал, и затормозил. Гудевший на треноге аппарат, смахивавший на киношный гиперболоид инженера Гарина, словно закручивал вокруг себя полотнища сиреневого света, комкал их, распускал, обмахивал стены. |