Онлайн книга «Пират»
|
— Стоять, свинья испанская! — заорали из кустов. Орали на староанглийском, и Олег даже повеселел — язык чопорных островитян был ему знаком. — Если я и свинья, то русская! — крикнул он в ответ, разводя руки — мол, без оружия, прошу учесть. Из кустов показался молодчик весьма живописной наружности — в полосатых штанах, заправленных в ношеные ботфорты, в безрукавке на голое тело. Его круглую голову с жидкими волосёнками венчала фетровая шляпа с роскошным плюмажем. Брыластые щёки круглоголового покрывала трёхдневная щетина, а в руках он сжимал пару пистолетов. — Какая-какая ты свинья? — переспросил он, глумливо ухмыляясь. — Заткнись, — вежливо посоветовал ему Сухов. — Я — русский, из Московии. [5] Зовут Олег… Олег Драй. Он был зол — на всех, на себя, а потому не стал, как обычно, представляться Олегаром. Да и чего ради? А dry по-английски будет — «сухой». Как ещё перевести свою фамилию? Ну можно по-французски — sec. Фигня какая-то. Почти что «гомосек»… Или «зэк». А по-испански как? Вроде frio. Ага! Олего Фрио. Олигофрен?.. Нет уж, спасибочки… Пусть лучше Драй. — Олего? — переспросил молодчик, малость на испанский манер. — Можно и так, — пожал плечами Сухов, прикидывая, идти ему на прорыв или не стоит. Выходило, что лучше обождать. Тут кривоносый поднялся на карачки и резво вскочил, имея намерение нанести Сухову телесные повреждения. Олег не стал дожидаться нанесения травм — в очередной раз вышибив дух из громилы, развернул его к себе спиной и укрылся за этим полуживым, вяло трепыхавшимся щитом. — Опусти пистолеты, слышишь? Круглоголовый задумчиво почесал дулом щёку и сунул один из пистолей за кушак. Другой он опустил. — Тебя-то самого как величать, стрелок? — осведомился Сухов, отталкивая сомлевшего верзилу с серьгой (не забыв присвоить его нож). Верзила коротко хрюкнул, валясь Олегу под ноги, а «стрелок» восхищённо покрутил головой. — Ну и нагле-ец… — протянул он. — И откуда ты такой взялся? — Из Московии, я уже сказал. Это только и помню, да ещё имя своё — так дали по башке, что всю память отшибло. Год какой сейчас? — Шестьдесят восьмой, — ответил круглоголовый, поглядывая на Олега с подозрением: не дурит ли его этот странный тип? — Тысяча шестьсот?.. — Ну а какой ещё? — Ты так и не представился, стрелок. — Чак Нормандец, — отрекомендовался владелец пистолетов с важностью, достойной, как минимум, герцогского титула. — Морской Пёс! Тут причалила шлюпка, и человек восемь моряков с мушкетонами рысцой приблизились, поглядывая то на Чака, то на Олега. Нормандец, получив подкрепление, взбодрился — сунул за кушак и второй пистолет. — Вяжите его, ребятки, — сказал он, кивая на Сухова. — Брось, Чак, — поморщился Олег, — я и так дойду. — Закрой пасть! — рявкнул злодейского облика матрос, заросший курчавым волосом по самые брови. — Свою захлопни, лохматый, а то воняет. «Лохматый» взбеленился и резко ударил Сухова толстым стволом мушкетона. Не попал. Олег увернулся, перехватился, вырвал оружие из цепких лап волосатого и заехал ему прикладом в живот. Крутанул мушкетон, наводя на Чака, вот только не учёл, что рыжий отморозок, валявшийся у него в тылу, оклемался. Удар. Боль. Тьма… Пришёл он в себя в закутке, пропахшем прелой парусиной. Было темно, но солнце прорезало щель над низкой дверцей. Сухов шевельнулся и еле сдержал стон — отходили его как следует, все бока болят. Но рёбра вроде целы. И руки не связаны. Чем не позитив? — Вот же ж… — начал и не договорил Олег. Откинувшись на ворох парусины, он постарался расслабиться. Удовольствия, правда, не получил. Былая злость прошла, оставив по себе усталость и глухое раздражение. Сухов поморщился. Гадство какое… Даже то, что он спас дочку, утешало мало. Спору нет, оказавшись в семнадцатом столетии, на пустынном берегу, ребёнок был бы обречён. Но чего ж ты сам такой неповоротливый, такой медлительный! Может, стоило Наташку не отбрасывать, а, схватив в охапку, вдвоём стартовать к лагерю? Ага, и очутиться здесь! Чтобы какой-нибудь тутошний чадолюб, замочив папашу, сюсюкал, пуская слюни: «А кто это у нас такой ма-аленький? А кто это у нас такой пу-ухленький?» Брр… Олег полапал себя по карманам. Ножа не было. Реквизировали. Сухов вздохнул. Какой-то он неправильный попаданец — ни ноутбука, ни «калаша»… Босяк. Зато весь в белом… Состояние было очень странным, будто он попал то ли в свой собственный, то ли в чужой сон. Нет, Олег верил, что на дворе — одна тыща шестьсот шестьдесят восьмой, и всё вокруг «по правде», но и некая инерция жила в нём, не выветривались понятия двадцать первого столетия. Будущее плохо таяло в минувшем, как кусковой сахар в остывшем чае. Благо руки-ноги жили будто бы отдельно от рассудка, подчиняясь голым рефлексам. Оттого и жив до сих пор… Хм… Качает, однако, не слабо. И солнце уже не засвечивает контур двери. Потемнело, словно ночною порой. Зато как ветер гудит в снастях… Не иначе буря надвигается. Олег пошатал дверь, пробуя её на прочность, и в этот самый момент она распахнулась настежь. Нагнувшийся под притолокой Чак резко отшатнулся. Загудело дерево. — А, дьявол! — прошипел Нормандец. — Что, на волю решил податься? Страха в нём заметно не было. — Полезно бывать на свежем воздухе, — сдержанно ответил Сухов. Посопев, Чак спросил деловито: — К кораблю привычен ли? — Есть немного. — Поработаешь с парусами. Шторм идёт! — Вижу, — сказал Олег, оглядывая посмурневшее море и бешено несущиеся тучи. — Тогда чего стоишь? Марш! Сухов не стал спорить — волны уже захлёстывали, с грохотом колотя в борта, словно в там-там. Когда море спокойно, то яхта или галиот кажутся прочными и основательными, почти как твердь земная. Но стоит только подняться буре, и бешеные порывы ветра живо выдувают обманчивые впечатления — даже большой корабль представляется жалкой скорлупкой среди кипени волн, чудом удерживающейся на плаву. |