Книга Эмпайр Фоллз, страница 40 – Ричард Руссо

Нет, насчет везения Макс очень хорошо понимал. К примеру, он отлично знал, что всегда следует за неудачей. Еще большее невезение, еще более катастрофическое. Спустя меньше месяца после того, как он утратил права, Макс однажды вечером просидел в “Каллахане” почти до закрытия, а когда вышел, задремал за рулем и съехал в кювет, где машина развалилась надвое, не оставив ему иного выбора, кроме как вернуться в “Каллахан”, чтобы сообщить о краже автомобиля. С тех пор он пребывал в положении человека, оставшегося не только без прав, что само по себе серьезное неудобство, но и без машины – расклад хуже не придумаешь. Старик без колес жалок. Люди могут встать и уйти, а ты не можешь последовать за ними, и они это знают и, следовательно, склонны прибегать к такому маневру. К тому же надвигалась зима. Пора бы Максу двигать в Ки-Уэст, где и задницу не отморозишь, и машина не нужна, потому что баров там на каждом шагу и люди в основном ходят пешком или ездят на великах.

Макс вздохнул, уставившись на дно стакана. До чего же несправедлива жизнь.

– Во что обойдется удалить ее? – задумчиво произнес он вслух, трогая пальцем лоб, будто и у него выросла киста, как у Хораса. Тот сидел, потягивая пиво, отчего Макс осерчал еще больше. – В пару сотен баксов?

Пожав плечами, Хорас переглянулся с Беа, готовой вышвырнуть Макса вон.

– Трудно сказать.

Макс издал хриплый язвительный смешок:

– Ты что, даже не интересовался?

– Нет.

– Надо же, – сказал Макс. – Если бы у меня на лбу выросла такая хрень, я бы мигом ею занялся.

– А вдруг она – источник моей сообразительности? – ответил Хорас, подмигивая Беа. – Вырежу – и все мои лучшие идеи уйдут вслед за ней.

– О чем, о чем, но об этом Максу не стоит волноваться, – вставила Беа. – У него в голове всегда пусто.

Макс воспринял это оскорбление так, как он всегда воспринимал оскорбления, – выдвинув вперед стакан с молчаливым требованием его наполнить. Он по опыту знал, что, обидев тебя, люди в большинстве случаев чувствуют себя виноватыми. Им начинает казаться, что они слишком низко тебя ценят. И у них возникает желание загладить свою вину. Правда, такое настроение длится недолго, поэтому воспользоваться им необходимо как можно быстрее. Сидя в одиночестве за стойкой, Макс успел предоставить Беа множество поводов оскорбить его, но она не поддалась на эти провокации, а значит, ничем не была ему обязана, и его стакан оставался сухим. Теперь же ей волей-неволей пришлось налить ему пива, и она с неудовольствием придвинула полный стакан поближе к Максу. На сей раз он выпил залпом только треть, поравнявшись таким образом с Хорасом.

– Ты когда-нибудь был во Флориде? – спросил Макс.

– Один раз, – честно признался Хорас. – Сразу после женитьбы.

– И спорим, до того как эта штуковина начала прорастать из твоего лба. – Макс резко соскочил с табурета: – Мне надо отлить.

Беа вздохнула, когда за ним захлопнулась дверь в мужской туалет:

– Хотите, я выгоню этого несчастного придурка?

До сих пор она терпела старого засранца исключительно из симпатии к его сыну Майлзу – наверное, самому приятному и невезучему человеку во всем Эмпайр Фоллз. Человеку настолько хорошему, что даже брак с ее дочерью Жанин не испортил его. Что у Жанин творилось в голове, когда она решила поменять мужчину вроде Майлза на горластого петушка вроде Уолта Комо, было уму непостижимо. Во всяком случае, уму Беа. Верно, Майлз никогда не был сексуальным – если, в отличие от Беа, не находить доброту сексуальной. Разумеется, существуют мужчины, с которыми хочется спать, потому что они умеют тебя разжечь так, что ты как на угольях, но есть и другие, похожие на Майлза, и тебе ничего не стоит сделать для них что-нибудь приятное, потому что они – хорошие люди и заслуживают этого, и ты знаешь, что они будут благодарны и не станут ехидно напоминать тебе, что и сама ты не такая уж офигительная красотка. Беа попыталась объяснить это дочери, но без толку, Жанин все поняла по-своему. “Трахаться из милосердия”, – подытожила она, и Беа не стала вступать в бесполезный спор, поскольку ее дочь в последнее время считала себя авторитетом в вопросах секса. Да и сама тема изрядно наскучила Беа, особенно с тех пор, как соответствующая часть ее жизни благополучно осталась позади. Распрощаться с сексом было все равно что очнуться от бреда, вылечиться от тропической лихорадки и окунуться в мир, где вечно веет освежающий канадский бриз. Великое облегчение.

Майлз, однако, был из тех мужчин, кого можно любить, не утрачивая самоуважения, и мало о ком из них можно сказать такое, и, уж конечно, не об Уолте Комо.

– Не-е, пусть себе сидит, – ответил Хорас. – Макс говорит то, что думает, и в тот же миг, как подумает. Меня больше напрягают те, кто десять раз прикинет в уме, прежде чем высказаться.

– Козел он, и больше никто.

– Ну да, есть немного, – согласился Хорас, и тут дверь мужского туалета распахнулась, возвестив о возвращении Макса.

Хорас и Беа, удивившись, что мужчина оказался способен облегчиться так быстро, с любопытством поглядывали на Макса, проворно забравшегося на свой табурет. На его брюках спереди виднелись следы торопливого мочеиспускания.

– Господи, – Беа с отвращением покачала головой, – ты грязный мерзкий старикашка. Когда заканчиваешь, стряхивай его хотя бы.

– Ты бывал на Кис? – обратился Макс к Хорасу, напрочь игнорируя Беа.

– Никогда.

– А где ты был во Флориде?

– В Орландо.

– Тебе бы понравилось в Ки-Уэсте. Там жил Хемингуэй.

Хорас отхлебнул пива и отметил, что Макс поступил так же. Услышать о Хемингуэе из уст такого старика Хорас ожидал менее всего.

– Хемингуэй, значит.

– Точно, – подхватил Макс, обрадовавшись, что его уловка сработала. Хорас, рассудил Макс, пишет в газету, и, возможно, его тянет поговорить о другом писателе, как нормального человека тянет выпить пива и поваляться под южным солнышком. – Потрясный чувак.

– Ты был с ним знаком?

– Там все названо его именем, Хемингуэй то, Папа это. Друганы звали его Папа, ну ты в курсе.

– Я спрашиваю, был ли ты с ним знаком?

– Кто знает?

Не удержавшись, Хорас коротко рассмеялся:

– Как это понимать?

– А вот так, черт возьми, и понимать. За долгие годы я выпил там столько пива. И в один из тех вечеров он мог сидеть рядом со мной за стойкой. Откуда мне знать?

– Держу пари, между вами был по меньшей мере один табурет, – обронила Беа.

– Когда ты начал туда ездить? – спросил Хорас.

– Зимой шестьдесят восьмого.

– Тогда ты не сидел рядом с Хемингуэем, – сказал Хорас. – Он покончил с собой в шестьдесят первом.

Макс попытался вспомнить, слыхал ли он об этом. Он был в курсе, что Хемингуэй давно помер. Однажды он пролез в дом писателя с группой туристов – когда это было? лет двадцать назад? – и вроде бы там говорили, что Хемингуэй умер. Во всяком случае, дома его не было. Что больше всего поразило Макса в том доме, так это кошки, свора кошек, и многие с лишним пальцем на передних лапах, напоминавшим большой человеческий палец. Он решил, что кошка с большим пальцем – это не очень красиво, хотя казалось, что все эти дряхлые пусики способны благодаря отогнутому большому пальцу взять в лапы стакан пива, совсем как люди, черт бы драл этих котов. Судя по рассказам гида, к кошачьей своре великого писателя относились с глубоким почтением, и, похоже, именно они хозяйничали в доме. Вот что Максу так нравилось на Кис: практически всё там воспринимали спокойно, включая самого Макса, чей потрепанный облик – предмет постоянных насмешек на севере – там считали естественным и даже неизбежным состоянием человека. В Ки-Уэсте Макса часто принимали за местного, из тех, кого там называют “ракушками”, и туристы, не разобравшись, с удовольствием покупали ему выпивку. Хемингуэй, будучи знаменитостью, вероятно, никогда не платил за свои напитки. Что порождало интересный вопрос.