Книга Между клизмой и харизмой, страница 42 – Самвел Аветисян

— Combien? ^[72] — одно французское слово я все же знал.

— 1350 euros, — заглянула мне в глаза девушка с плоской грудью и короткими ногами.

Я вынул из кармана брюк горстку мятых евро и высыпал на стол. Выпрямив три бумажки по пятьсот евро, протянул девушке с плоской грудью и короткими ногами. От сдачи я победно отказался.

— Нас здесь не любят, пойдем отсюда, — грустно молвила Ольга.

— Зато любят наши деньги, — добавил я.

— Знаешь, как мы их здесь кличем?

— Как?

— Э, Кузьма.

— Почему?

— Искаженное от excusez-moi ^[73].

Мы быстро добрались до отеля. Лобби-бар был, естественно, закрыт.

— Поднимемся ко мне? — Я попытался обнять Ольгу, но она отпрянула.

— Давай выпьем на улице. Как студенты, с горла. Смотри, какой снег повалил. Давно здесь такого не было.

Мы вышли на улицу. И вправду, валил добрый, мирный снег. Ночное небо было по-зимнему звездным и ясным. И было тихо. Настолько, что морозный скрип наших ботинок отдавался хрустальным эхом. В этом мягком ночном свете чувствовалась потребность в каком-нибудь знамении. И оно случилось. Откуда-то из темной сказки возникли, шатаясь, Ярдов со Шнуром. За ними, словно вурдалаки, выползли из мрака члены группировки «Ленинград».

— Опа-на, а вот и, сука, марсиане! — Шнур, икая и сморкаясь, тут же потянулся к бутылке.

— Извини, можно даму сначала угощу? — Я убрал бутылку за спину.

— Офф корс, ледиз фёрст. — Шнур изобразил нечто похожее на реверанс, еле удержавшись на ногах. Затем получив бутылку, жадно отхлебнул из нее и передал тромбонисту Валдику. Валдик отхлебнул и передал Севычу (маракасы), тот — Микшеру (ударные), далее бутылка пошла по рукам саксофонистов и завершила круг на Пузе (большой барабан). Пузо вернул бутылку мне. Я уступил ее Ярдову. Ярдов пить не стал и пустил бутылку по второму кругу. И подошел к моей спутнице.

— Позвольте представиться. Царевич русского пива, — отчеканил Ярдов и упал на колено. — Вы позволите поцеловать вам руку, мадам?

— А кто же царь? — заметно смутилась Ольга. А у меня к горлу подступил комок гордости за босса. Через минуту галантный Ярдов, облобызав Ольгину руку, поднялся, стряхнул снег с колена и важно произнес:

— Боллоев из «Балтики», Таймураз Казбекович. Но я его скину скоро.

Постояв немного в раздумье, Ярдов отвел меня в сторону и тихо шепнул на ухо:

— Что за телка? Уступи!

— Извини, не расслышал.

— Уступи, будь другом! Премию выпишу.

Однажды Ярдову захотелось водки. Не в смысле выпить, а в смысле создать свой бренд премиальной водки.

— Что думаешь, водка Yardoff звучит?

— Звучит. Но рано размывать бренд. Ему всего два года. Пусть хотя бы до школьного возраста доживет, а там — и водка, и виски, и банк. И даже отель. Yardoff-Astoria, например. А пока мы рискуем разочаровать наше «цэгэ»…

— Кого?

— Целевую группу. Молодые профессионалы повернуты на западных ценностях. Водка для них слишком русский продукт.

— А пиво? С какого такого хуя они пьют наше пиво? Мы сделали самое дорогое пиво, сделаем и самую дорогую водку. — Ярдов подошел к хьюмидору, вынул оттуда сигару, повертел задумчиво и положил обратно. — найди-ка мне владельцев водки «Владимир». Может, продадутся.

Я нашел. Владельцами оказались — о господи! — армяне. Их было трое: Гагик, Грачик и Вараздат. Жили они в Лос-Анджелесе. Точнее, в северном его пригороде Глендейле. Пригород небольшой, но и немаленький: две сотни тысяч жителей, половина из которых армяне. Остальные — негры, мексиканцы и небольшая община индейцев чероки. Белых в Глендейле почти нет, хотя когда-то он был одним из центров ку-клукс-клана, пока здесь не появились армяне. Глендейл также известен тем, что отсюда пошла слава рок-группы System of a Down. Я позвонил в город ангелов. Меня соединили с Гагиком.

— Родом откуда будешь?

Армяне всегда интересуются корнями, ибо все армяне — братья, но не все знают друг друга.

— Родился в Тбилиси, а дед из Карса.

— Вай, серьезно? Я тоже тбилисский, и дед мой из Карса. Брат-джан, завтра вылетаем в Москву, — заверил меня новоявленный брат. — ждем вас во вторник у нас в московском офисе.

— Сколько запросят твои армяне, как думаешь? — Новость о владельцах «Владимира» нельзя сказать, чтобы расстроила Ярдова, но озадачила точно. — Почему, сука, именно армяне делают лучшую водку в России? Попросят больше трех «лимонов», пошлю их на хуй.

Армяне встретили нас по-восточному шумно и обильно. Накрыли стол, ломившийся от невообразимого разнообразия яств. Тут и долма, и хоровац, и тжвжик и кюфта, и сиг с ишханом, и бастурма с суджуком, и гата с пахлавой. Обычно такой стол накрывают на крестинах или поминках. В тесной комнате без окон, на дверях которой висела дощечка «Переговоры», собрался, похоже, весь менеджмент. Перед тем как усадить, хозяева вручили нам по тяжелому набору своей продукции. А это не только водка «Владимир», но и коньяк «Модест Мусоргский», тутовый дистиллят «Айвазовский» и горилка «Леся Украинка».

— Давайте сразу к делу. Сколько хотите за «Владимира»? — Ярдов был явно не в своей тарелке, поэтому ни к чему не притронулся. Мне показалось даже, что у него непреодолимые гастрономические разногласия с армянской едой.

Владельцы были слегка обескуражены. А выпить за знакомство? А поднять тост за успех переговоров? Гагик выразительно посмотрел на Грачика, Грачик — на Вараздата. Вараздат, в свою очередь, вернул алаверды Гагику. А тот, покрутив внушительным перстнем на мизинце и погладив роскошные усы, произнес возвышенно:

— Мы думаем, справедливая цена — тридцать.

— Чего тридцать? Рублей? — оживился Ярдов.

— Почему рублей? Евро.

— Евро? Даже не долларов? — Радость Ярдова оказалось преждевременной, — Да вы охуели. Да вся ваша Армения столько не стоит.

Насчет стоимости Армении я бы поспорил с Ярдовым, а вот ценой за «Владимира» возмутился тоже. На следующий день я позвонил Гагику:

— Что это было, дорогой? Какие, к черту, тридцать «лимонов?» Больше трех вы не стоите. И Ярдов готов был столько заплатить.

— Брат-джан, мы только сели за переговоры. Это была наша первая цена. Не обижайся, но твой босс не умеет торговаться. Почему не назвал свою цену? Мы бы согласились и на два «лимона».

История с водкой на время забылась. Ярдов улетел кататься в Куршевель. Вернувшись с лыж, он спросил: