Книга Блабериды, страница 96 – Артем Краснов

Под вечер ситуацией в Филино заинтересовались иностранные СМИ. Я вдруг обнаружил переведенные на английский цитаты из своей статьи на двух крупных иностранных ресурсах, и тон авторов был настолько веским, словно я привел неопровержимые доказательства хранения радиоактивных отходов на «Заре».

Вернулась Оля. Я слышал, как она возится в прихожей и называет Ваську песочным монстром, требуя сейчас же шуровать в ванную. Васька залез на кучу песка, которую сосед навалил недалеко от ворот.

Но был и ещё чей-то голос. Оля отвечала кому-то в прихожей, но разобраться было невозможно. Я напряженно вслушивался.

Оли шаги застучали по лестнице. Стукнула плохо закрепленная ступенька. Оля прошуршала по деревянному полу и толкнула дверь.

— К тебе там пришли, — сказала она как-то равнодушно.

— Кто? — напрягся я.

— Дама, — сказало Оля холодно. Дама ей не понравилась.

Выходя из комнаты, я спросил полушёпотом:

— Что за дама?

Оля сделала глаза как у клоуна: сам разбирайся. Дама ей совсем не понравилась.

Я спустился на первый этаж. В прихожей не было никого. Входную дверь Оля оставила приоткрытой. Чавкая тапочками, я вышел на крыльцо.

Чуть в стороне стояла Алиса. Удивление так беспощадно отразилось на моем лице, что она слабо улыбнулась.

— Привет, — сказал она.

Волосы Алисы закрывала белая косынка, из-под которой выбивалась непокорная прядь. Было прохладно. На ней был бежевый плащ и тонкие перчатки. В руках Алиса держала небольшую сумку. Я подумал, что именно так должны выглядеть героини Ремарка, столь притягательные для меня в детстве.

Ещё я поймал себя на мысли, что в Оле мне всегда нравились её мальчуковые черты, нравилось, что она носит джинсы и брюки, что умеет лазить через заборы, любит водить машину и отличается прямотой суждений. Оля не ворошит прошлое, если примирение состоялось.

Оля красива, и глаза её дышал голубым огнём, если удалось её удивить. В ней есть и чисто женская деликатность, которую она никогда не демонстрирует на людях — это деликатность для домашнего пользования, для меня, Васьки и её отца.

Я думал об этом, глядя на Алису. Алиса была из другого мира, забытого старомодного мира, где женщина казалась недоступной и не было смешения ролей. Знала ли она это? Были ли она просто хорошей актрисой, которой нравились героини Ремарка?

Она была бледна. Я вообразил, что Алик, возможно, запрещает ей загорать. Сам Алик смуглел быстро, что добавляло их паре контраста.

Интересно, сколько Алисе лет? Раньше она казалась мне взрослее, но вдруг я увидел, что она молода. Тем удивительнее было её желание идти против моды, казаться старше, надевать глухие платья, кутаться в шарфы, говорить с несовременной мягкостью в голосе.

Большие ресницы Алисы дрожали. Или не дрожали? Я вгляделся. Дрожало что-то внутри меня.

Нелепая подозрительность охватила меня.

— Привет… — сказал я вопросительно и сухо.

— Ты трубку не берешь.

— Да… Телефон сломался.

Она кивнула.

— Я не вовремя. Я знаю. У тебя семья. Я не хотела мешать.

Меня вдруг охватило раздражение от всего этого тягучего, неясного визита, в котором виноват, видимо, я сам. Я засунул руки в карманы шортов и сказал прямо:

— Слушай, Алиса, прости, я не помню позавчерашний день. Я не могу это объяснить. Мне Алик рассказал, и, в общем… Я с ним согласен. Не надо было приходить. Прости, если наговорил лишнего. Я пьяный был. Я вчера чудил. И настроение у меня паршивое.

— А помнишь ночь первое сентября?

— Ночь первое сентября? — я опешил.

Ночь на первое сентября я провёл на работе, потому что дописывал «чёрный вариант» и потом уснул на диванчике. Мне снилась Алиса. Но вряд ли она об этом знает.

— Я помню, что делал первого сентября, я помню вашу ссору с Аликом. Алиса, я не понимаю, к чему ты клонишь. Я тогда остался в офисе, да…

— Мы остались вместе. Но может быть, это был не ты.

Я нахмурился, а может быть, скривился. Она внимательно следила за мной и ждала ответа. Это раздражало.

— Алиса, ну не я — значит, не я. Давай просто забудем эти дни. Это какой-то бессмысленный и ненужный разговор.

Она продолжала вглядываться в меня.

— Ты очень странный, — сказала она наконец.

— Ну странный я, да, — ответил я резко. — Не ты первая заметила.

Обидно слышать это от человека, который выглядит так, будто на дворе сороковые.

— Извини за грубость, но ты что-то хотела сказать? Если я обидел тебя, то готов извиниться. Не знаю, что ещё сказать.

В руках у Алисы была маленькая сумочка. Она мяла её ремешок.

— Пусть ты ничего не помнишь, я всё-таки скажу это той части тебя, которая помнит, — заговорила она. — То, что ты предлагал, было глупо и невозможно. И поэтому я сказала «нет». Но теперь я жалею об этом. Хотя это глупо и невозможно, мне нужно было сказать «да». Я очень об этом жалею.

— Пффф… — я с шумом выдохнул. — Страшно представить, что я предлагал. Я же пьяный был.

— У тебя замечательная семья, — сказала Алиса. — Я не хочу разрушать её.

— Рад за это. Мне стыдно, если я предлагал разные непристойности.

— Нет. Всё было очень… И мне до сих пор кажется, что мы упустили самый большой шанс жизни. Но ты действительно другой. Ты очень странный.

Я пожал плечами. Мы ещё немного постояли. Я стал замерзать и обхватил плечи, растирая их ладонями.

— Почему всё казалось таким правильным? — спросила она.

Я не ответил.

Алиса направилась по дорожке к выходу. Я догнал её и помог открыть тугую щеколду на входной калитке.

— Ты не был пьян, — сказала она тихо.

За воротами стояла машина Алика. Очень дорогая машина, которую любили обсуждать Виктор Петрович. Алиса села за руль.

Я постоял, пока машина медленно пятилась. В лобовом стекле отражалось низкое серое небо, которое мешало увидеть Алису.

Я вернулся на крыльцо и минут двадцать просидел, не думая ни о чем. Когда меня затрясло от холода, я вошёл в дом и напоролся на Олин вопрос:

— Что ей надо было?

— Да так. Поддержать приехала. Это Алиса. Жена шефа нашего, — я чуть приукрасил реальность. — У нее родственники в Филино жили. Умерли. Она на статью болезненно отреагировала.

Оле не понравилось, что кто-то нарушает её монопольное право поддерживать меня в тяжелый момент.

— Слушай, а зачем ты опубликовал статью в обход главного редактора? Я не понимаю.

Терпение Оли разбилось о белокурый образ Алисы; Оля вообще не терпела таких воздушных дамочек, которые ходят, вздыхают и окучивают чужих мужей. Мы немного пособачились, но без удовольствия.