Книга Письма к императору Александру III, 1881–1894, страница 148 – Владимир Мещерский

Явился Вышнеградский на зов Царя и позван был на беседу с Царем за ужином. Ужинали вдвоем, Царь беседовал и расспрашивал умного человека и нашел, что он действительно умный. Тогда Царь ему сказал: «Теперь ступай, а там немного погодя я опять за тобою пошлю побеседовать…» И отпустил его. Только что ушел Вышнеградский, прибегают царедворцы.

– Царь Государь, у нас несчастие.

– Что случилось?

– Ложку серебряную украли.

– Кто?

– Да вот за ужином, сейчас, схватились, нет одной ложки.

– Кто же взял ее?

– Да некому было ее взять, окромя Твоего гостя, что ужинал с Тобою.

Царь велел вернуть гостя. Вернули.

– Ты ложку украл? – спрашивает Царь.

– Я, Государь, ложку не украл, а взял; а взял я ее для того, чтобы тебе показать, что люди лгут и обманывают. Они говорят, что я серебряную ложку украл; а я взял эту ложку нарочно, чтобы доказать тебе, что она не серебряная, а фальшивого серебра.

Царь поразился этим действиям и назначил его заведовать финансами.

Легенда не лишенная оригинальности.

Вчера вечером выпустил второй № «Воскресенья». Сегодня вечером получил на своем письме несколько ответных строк от Государя по поводу «Воскресенья». Из них я не мог усмотреть, увы, одобряет ли Государь первые выпуски; ответ на этот вопрос Им отложен до будущего! Дай мне Бог этого одобрения заслужить. Виделся сегодня с иркутским [А. П.] Игнатьевым, от которого узнал много любопытного касательно Сибири. Самое характерное, что он мне рассказывал, это покорение нынешней Сибири местными капиталистами и тузами, до такой степени, что он, Игнатьев, например, убежден, что они никогда не допустят устройства железной дороги по той простой причине, что упрощение путей сообщений с Сибирью должно привлечь в нее и свежих людей, и массу капиталов для разработки несметных богатств Сибири, и, следовательно, положить конец их царению и всеобщей системе эксплуатации Сибири хищническим хозяйством и кулаками. Эти кулаки – все умнейшие люди. У них все в руках, и нет денег, которые они бы не пожалели дать в петербургских канцеляриях, чтобы тормозить всякий проект железной дороги в Сибирь! О богатстве в Сибири, например, можно судить по тому, что в Якутской области серебро не разрабатывается за недостатком и дороговизною рук; а серебра много. Железо, медь, драгоценные камни лежат как руды, мертвыми. Засновали немцы, засновали американцы по Сибири, в надежде добыть ту или другую концессию.

Игнатьев в восхищении от внимания, коим он удостоен был от Государя. «Но, – говорит он, – трудно себе представить, в каком контрасте стоят к Нему и ко всему живому в России канцелярские сферы петербургских учреждений.

– Я до сих пор думал, – сказал Игнатьев, – что эти рассказы о всемогущем значении столоначальников – это мифы и легенды; но теперь я убедился лично, что в этих рассказах нет даже ничего преувеличенного. Я лично должен был и продолжаю до сих пор ездить по разным канцеляриям и учреждениям, кланяться не директорам и не начальникам, а именно столоначальникам. От них, только от них все зависит в судьбе движущихся дел.

– А пока до министра доберешься, – сказал Игнатьев, – сто раз умереть успеешь».

И вправду так; я сегодня узнаю от [В. К.] Плеве, что [Д. А.] Толстой с Рождества еще не назначал ни одного приемного часа, а между тем теперь, после земских декабрьских сессий самое горячее и нужное для свиданий с министром внутр[енних] дел разных провинциальных людей – время!

По этому поводу характерен очень эпизод под боком у Петербурга в Череповецком уезде. Еще в прошлом году губернатор ^[590] всеподданнейше доносил, что Череповецкий уезд находится в полном разгаре безначалия и анархии. Государь обратил на это внимание. Его замечания слушались в Комитете министров. Нарядили после долгих сборов комиссию из членов М[инистерст]ва внутр[енних] дел, юстиции и народного просвещения. Поехала туда комиссия и вернулась через две недели. С чем? А с такими словами: туда не комиссию надо посылать, а войска и грозного диктатора; мы чуть живы остались; там буквально никто никакой власти, никакого закона не признает!

Ну а дальше что?

Пока ничего! Толстой боится по-видимому решительных и энергичных мер.

Сегодня в «Новостях» тревожная и воинственная телеграмма: Король Саксонский готовит свою походную кухню! ^[591]

Не раз дерзал я говорить вопреки всем, и во всяком случае, вопреки многим, что совершенно напрасно наши консерваторы боятся смело, твердо и решительно действовать там, где всякая полумера не имеет практической силы, так как только смелый и твердый образ действий правительства может влиять на умы и даже заставлять их думать иначе.

Наоборот полумера, даже когда она консервативного свойства, не только не имеет практического результата, но напротив, она еще более путает умы и дает смутное ощущение всякому, что правительство чего-то боится и что оно сознает само себя слабым. Отсюда это общее ощущение застоя и недомоганья. Отсюда смелость вредных и злоумышленных людей. Вот уже сколько лет, как вся Россия, поголовно разоренная и [1 слово нрзб.] земством, об одном молит: избавить ее от ига земства, которое хуже татарского. А между тем, хотя [Д. А.] Толстой и вносит в Государственный совет свой Пазухинский проект провинциальной реформы, но я не уверен, что в самую последнюю минуту боя он устоит против тех, которых начнут пугать общественным мнением, опасениями возбудить неудовольствие против правительства и т. д. Ведь вот – церковно-приходские школы начали заводить с тем, чтобы между прочим они заменили дурацкие земские школы; а между тем ни Минист[ерст]во народного просвещения, ни М[инистерст]во внутренних дел пальцем не двигают, чтобы уничтожить до основания эти дурацкие земские школы. Почему? Боятся какого-то либерального общественного мнения. Женские курсы, надеюсь, что они достаточно доказали свой громадный вред и свою полную несостоятельность. Я один осмелился против них выступить. И что же? М[инистерст]во нар[одного] просвещ[ения] сейчас же прибегло к полумере. Оно не решило их закрыть, нет; оно закрыло прием в первый курс; а пока принялось обсуждать, как реформировать высшие курсы ^[592]. И что же? Теперь один из чиновников Мин[истерст]ва нар[одного] просвещ[ения], некто Смирнов, очень глупый, вдруг получает поручение от Делянова исследовать Высшие курсы, исследовывает их и затем торжественно заявляет, что ничего лучше этих Высших женских курсов и придумать нельзя. И вот того и гляди, что Высшие женские курсы, после полумеры, опять заживут.