Книга Слава моего отца. Замок моей матери, страница 30 – Марсель Паньоль

Узкий луч лунного света просачивался через дырочку в ставне, отчего сверкал стакан на моей тумбочке. Дырочка была круглая, а луч плоский. Я решил узнать у отца объяснение этому явлению.

Вскоре сони на чердаке затеяли возню, закончившуюся дракой с прыжками и тонким визгом. Потом наступила тишина, и через стенку до меня донесся храп дяди Жюля, спокойный и размеренный храп честного человека… или отпетого мошенника. «По-моему, – сказал он, – Марсель заслужил быть с нами на Открытии!»

Быстроногий Олень действительно прав: у бледнолицых двойной язык!

И у него хватило духу лгать мне «для моей же пользы»!.. Значит, довести меня до отчаяния – это и есть моя польза? А я-то с такой нежностью прижал его к своей груди!

Я торжественно поклялся, что никогда ему этого не прощу.

Потом я стал думать о немом предательстве отца, но дал себе слово хранить молчание об этом удручающем событии, и пошел быстрее по тропинке, окаймленной неколючими кустарниками, которые ласково касались моих голых ног. В руках у меня было длинное, как удочка, ружье, которое сверкало на солнце. Моя собака, белый спаниель с огненно-рыжими пятнами, бежала впереди, принюхиваясь и время от времени издавая жалобный лай, точь-в-точь похожий на музыкальный зов совы; другая собака издалека отвечала ей. Вдруг невдалеке вспорхнула огромная птица с клювом аиста, но это была бартавелла. Она быстро и мощно летела прямо на меня. «Королевский выстрел!» Я сделал шаг назад, прицелился… резкий толчок вверх, бабах! Бартавелла в облаке перьев упала к моим ногам. Я не успел ее поднять, потому что прямо на меня летела вторая птица. Десять, двадцать раз мне удалось сделать «королевский выстрел», к великому изумлению дяди Жюля, который с отвратительным лицом лжеца вдруг показался из зарослей. Тем не менее я угостил его взбитыми сливками и оставил ему всех своих бартавелл с такими словами: «Позволяется лгать взрослым, когда это для их же пользы!» После чего я лег под дерево и совсем было заснул, но тут моя собака подбежала ко мне и зашептала мне в ухо: «Эй! Они уходят без тебя!»

Я проснулся. Поль стоял у моей кровати и тихо тянул меня за волосы.

– Я слышал, – сказал он, – как они прошли мимо двери. Прислушались. Я увидел свет через замочную скважину. А потом спустились вниз на цыпочках.

На кухне из крана текла вода. Я поцеловал Поля и бесшумно оделся. Луна уже зашла: тьма была непроглядная. Я на ощупь отыскал одежду.

– Что ты делаешь? – спросил Поль.

– Пойду с ними.

– Они этого не хотят.

– Я буду следовать за ними на расстоянии, по-индейски, все утро… В полдень, когда, как они говорили, они присядут обедать у какого-нибудь колодца, я возникну перед ними, а если они захотят послать меня обратно, скажу, что собьюсь с пути, и они не решатся на это.

– А может, ты получишь здоровую оплеуху.

– Что поделаешь! Я уже получал, иногда совсем ни за что…

– Если ты спрячешься в кустах, может, дядя Жюль примет тебя за дикого кабана и убьет. Так ему и надо, только ты-то будешь мертв!

– Не беспокойся за меня.

Тайное заимствование у Фенимора Купера позволило мне добавить: «Пуля, которая меня убьет, еще пока не отлита!»

– А маме что сказать?

– Она с ними внизу?

– Я не знаю… Ее я не слышал.

– Я оставлю ей записку на кухонном столе.

С большими предосторожностями, не задев ставни, я открыл окно. Взобрался на подоконник и прижал глаз к той самой лунной дырочке.

Светало. Вершина Ле-Тауме над еще темными плоскогорьями была розово-голубая. Во всяком случае, я четко видел дорогу к холмам: они не смогут ускользнуть от меня.

Я стал ждать. Вода на кухне перестала течь.

– А если встретишь медведя? – прошептал Поль.

– Их здесь никто никогда не видел.

– Может быть, они прячутся. Будь очень осторожен. Возьми острый нож на кухне в ящике.

– Прекрасная мысль. Возьму.

В тишине мы услышали шаги, стук подбитых гвоздями башмаков. Затем открылась и закрылась дверь.

Я кинулся к окну и чуть-чуть приоткрыл ставни. Предатели обошли дом и стали подниматься к опушке соснового леса – тут уж я их увидел. Папа был в своей кепке и кожаных гетрах. Дядя Жюль – в берете и сапогах со шнуровкой спереди. Оба были красивы, несмотря на нечистую совесть, и шли бодрым шагом, словно убегали от меня.

Я поцеловал Поля, который тут же опять лег в кровать, и спустился на первый этаж. Там я быстренько зажег свечку и написал на странице, вырванной из своей тетрадки:

Милая мамочка! Они в конце концов взяли меня с собой. Не порть себе кровь.

Оставь мне взбитых сливок. Целую тебя две тысячи раз.

Я положил записку на видное место на кухонном столе. Потом быстро сунул в сумку кусок хлеба, две плитки шоколада и апельсин. И наконец, сжимая ручку острого ножа, бросился вслед за «руженосцами».

Я их уже не видел и ничего не слышал. Но для команча найти их было плевым делом.

Как можно бесшумнее я добежал по склону холма до опушки соснового бора. Остановился, прислушался: кто-то шел по камням чуть выше. Я снова побежал, цепляясь по пути за колючие кустарники, и вскоре добрался до конца соснового бора на краю плато: когда-то здесь разводили виноград. Теперь здесь росли сумах, розмарин и можжевельник. Их кусты были не очень высокими, и я увидел вдали кепку и берет. Они все еще несли ружья на плече и шли тем же бодрым шагом. У высокой сосны они остановились: берет стал спускаться по склону косогора налево, а кепка продолжала идти прямо. Она то появлялась, то исчезала, эта кепка, как будто не шла, а кралась.

Я понял: охота началась… Сердце в груди забилось быстрее… Я затаил дыхание и стал ждать.

Вдруг раздался оглушительный выстрел, эхо которого потом долго перекатывалось по крутым склонам ложбины… Я подскочил к ближайшей сосне, в крайнем испуге влез на нее и уселся верхом на толстую ветку, боясь внезапного появления дикого кабана, того самого, который размотал на целых десять метров кишки однорукого браконьера.

Так как никто не появлялся, я начал опасаться, как бы зверь не выпотрошил отца, и стал молить Бога – если Он действительно существует – направить кабана на дядю, который верил в рай, а потому с большей охотой отправился бы к праотцам.

Но тут слева от меня над кустом можжевельника появился берет: в высоко поднятой руке он держал черную птицу размером с небольшого голубя и кричал: «Отменный дрозд!»

Кепка, вынырнув из зарослей дрока, быстро приблизилась к берету. Они, по-видимому, о чем-то условились и снова разошлись.

Я мигом соскользнул с дерева и стал размышлять. Стоит ли спускаться за ними в лощину? Высокие кустарники помешают мне видеть охоту, к тому же, как сказал отец, мне будет угрожать шальной выстрел.