
Онлайн книга «Последний адмирал Заграты»
„Они ничему не учатся, не хотят учиться. Они сеют хаос, превращают людей в убийц, срывают запреты, и я… я боюсь, что когда-нибудь перестану сопротивляться и стану таким же. Я боюсь, Добрый Маркус, потому что не хочу становиться похожим на них…“ Он замолчал, наверное, задумался. А я боялся даже дышать. Я понимал, что если обнаружу себя, то могу серьезно пострадать. Впервые в жизни мне стало стыдно за свой поступок, однако я не смел пошевелиться, не мог уйти, а потому продолжил слушать. Точнее — подслушивать. „Когда я догадался, что тетушка мертва… Не нашел тело, а просто догадался, увидев окруживших дом разбойников — мое сердце исчезло. И сердце, и душа, и эмоции — исчезло всё. Ты ведь знаешь, Добрый Маркус, я не считаю ненависть эмоцией — это грязь. И я стал куском грязи. Я стал яростью, Добрый Маркус. Я стал убивать. И я убил всех, кому не повезло скрыться. Я не защищал, потому что опоздал. Я мстил, потому что стал грязью. Я знаю: оставь я их в живых, они продолжили бы убивать. Они не остановились бы. Я знаю, что поступил правильно, но мне противна охватившая меня ненависть. Мне противно быть грязным, Добрый Маркус. Я этого не хочу…“ И тогда, мой дорогой Энди, я понял, что нашел человека, которому буду служить. Один раз я уже пошел у тебя на поводу, так что теперь моя очередь командовать: хочешь ты того или нет, мы останемся на „Амуше“ и будем служить Помпилио. Иначе я тебя…» Из дневника Оливера А. Мерсы alh. d. — Вы позволите? — Я занят. Помпилио сидел в кресле, закинув ноги на стол, и читал передовицу «Загратийского почтальона». Или же просто разглядывал слова, поскольку на его лице отсутствовало свойственное поглощенному чтением человеку сосредоточенное выражение. — Я вижу, мессер, но все же хотел поговорить… Адиген бросил газету на стол и вздохнул: — Входи. Мерса бочком просочился в комнату и тщательно прикрыл за собой дверь. Рабочий кабинет Помпилио был обставлен мебелью классической: резной, местами позолоченной и неимоверно тяжелой. Из книжных шкафов можно было сложить крепостную стену, размеры письменного стола вызывали в памяти бескрайние степи южной Заграты, а массивное кресло любой король не постеснялся бы использовать в качестве трона. На одной из больших стен висела карта Герметикона. Условная, конечно, нарисованная на плоскости, однако, как отметил про себя алхимик, весьма и весьма точная. На ней были отмечены не только обжитые миры, но и все звезды Бисера, а также все приграничные системы. — Ты ведь Олли? Да уж, адиген есть адиген. Власть впиталась в его душу, научила чувствовать людей почти инстинктивно, а потому Помпилио видел собеседников насквозь. Он оказался первым на памяти Мерсы человеком, который без труда определил, кто в настоящий момент командует алхимиком. — Да. — Решил со мной познакомиться? — В целом я уже знаю о вас достаточно много, мессер. — Энди не столь самонадеян. — Он скромен и многое держит в себе. — Или осторожен. — В любом случае, мессер, я — другой. Но я одобряю выбор Энди, и… — Алхимик твердо посмотрел на адигена. — Я хочу сказать, что готов вам служить, мессер. Я хочу остаться на «Амуше», если мои способности и мое общество вас устроят. Последняя фраза была не просто вежливым оборотом, она показала, что Мерса разобрался, как следует вести себя с адигеном: всегда оставлять за ним последнее слово. Всегда. И еще она показала, что алхимик не только разобрался — он согласен следовать правилу, и Помпилио это оценил. — Хорошо сказано, Олли, тем более — для бахорца. — Я быстро учусь, мессер. — Тебя не смущает изменение в статусе? — Что вы имеете в виду, мессер? Помпилио усмехнулся: — На Бахоре высоко ценится личная свобода, и всякое посягательство на нее воспринимается в штыки. Поступив ко мне на службу, ты отдашь мне часть прав, которые бахорцы считают незыблемыми. — В любой организации, в той же армии, например, существует иерархия. — Ты готовишься сделать важный шаг, Олли, а потому не прячься за Устав Астрологического флота, мы оба знаем, что на «Амуше» он имеет силу только до тех пор, пока не противоречит мне. Я буду принимать за тебя решения, Олли, а ты будешь безоговорочно их исполнять. Ты к этому готов? — Вы подберете мне жену? — попытался пошутить Мерса. Помпилио хмыкнул, но шутку поддержал: — Возможно. — И вновь стал серьезным: — На самом деле я говорю о верности, Олли, о твоей безоглядной верности мне. Что бы ни случилось, о чем бы ты ни думал, ты будешь обязан безоговорочно оставаться на моей стороне и поддерживать каждое мое слово. Если я приму решение оставить тебя на «Амуше», ты станешь моим человеком. Я буду нести за тебя ответственность и заботиться о тебе — такова моя обязанность. А ты будешь делать всё, что я от тебя потребую. На «Амуше» действуют законы адигенов, Олли, и ты станешь моим вассалом. Да уж, это противоречило всему бахорскому мировоззрению, которым так гордился Андреас, однако алхимик остался непреклонен: — Я всё сказал, мессер. — Очень хорошо, Олли. — Помпилио вновь потянулся за газетой. — Можешь идти. — Но прежде, чем вы примете окончательное решение, мессер, вы должны узнать, что вчера меня навестили агенты Компании. А точнее — люди из Департамента секретных исследований. — Мерса выдержал паузу, после чего прыгнул в омут: — Они наняли меня следить за вами. Какого-то особенного интереса новость не вызвала. Помпилио, как и собирался, взял газету, но к чтению не вернулся, вновь откинулся на спинку кресла и осведомился: — Почему ты не отказался? — Мне четко дали понять, что отказ невозможен. — Алхимик припомнил сопровождавшего Пачика здоровяка и уточнил: — Абсолютно неприемлем. — Почему ты мне об этом рассказал? — Ну… — «Потому что не мог не рассказать после подслушанной исповеди, вот почему!» Да и Бабарский вел себя так, словно не сомневался в предательстве алхимика. — Я ведь прошу оставить меня на «Амуше», а значит, должен всё рассказать. Иначе получится нечестно. — И снова хорошо сказано, — равнодушно произнес Помпилио. И с усталой вежливостью осведомился: — Много предложили? — Сто цехинов в год. Особо интересные сведения оплачиваются отдельно. — Заплатили или только пообещали? — Заплатили вперед. — Вот и славно, Олли, теперь ты знаешь, что такое легкие деньги. Помпилио развернул газету. Мерса помялся. — Это всё? — Не волнуйся, я не уменьшу тебе жалованье на сто цехинов. Рассматривай эти деньги как премию. |