Книга "Магия, инкорпорейтед". Дорога Доблести, страница 58 – Роберт Хайнлайн

– С радостью. Плюс галлон чего угодно, включая чистую воду.

– Утверждается единогласно. По правде говоря, милорд, я себя чувствую не в своей тарелке. Мне нужно поесть, выпить и хорошенько отдохнуть, перед тем как завяжется драка. Иначе я могу зевнуть в момент защиты. Это была Великая Ночь.

– Я тебя на банкете не видал.

– Присутствовал мысленно. На кухне еда горячее, выбор ее богаче, а компания менее претенциозна, но я не думал, что это растянется на всю ночь. «Ложись пораньше» – вот мой девиз. Умеренность во всем, как сказал Эпиктет. Но пирожница… Она напомнила мне другую мою знакомую, партнершу по почтенному занятию – контрабанде. Ее девизом было: «Все, что приятно делать, следует делать вдвойне», чего она и придерживалась на практике. Она перевозила двойную порцию контрабанды – в порядке личной инициативы, сохраняя это от меня в секрете, так как я держал на учете каждый предмет и передавал соответствующий список таможенникам вместе со взяткой, чтобы они знали – я веду дело честно. Но женщине трудно пройти через таможню толстой, как откормленная гусыня, а через двадцать минут вернуться тощей, как цифра один (нет, она-то не была такой – это просто фигуральное выражение), и при этом не вызвать удивленных взоров. Если бы не странное поведение собаки той ночью, нас бы накрыли.

– А что странного делала собака той ночью?

– Да то же, что я – в прошлую ночь. Шум разбудил нас, и мы успели убежать через крышу – свободными, но без единого цента из денег, заработанных тяжелым шестимесячным трудом. Да еще с ободранными коленками… Но эта пирожница…. Вы видели ее, милорд: русые волосы, локоны, голубые глаза и все прочее, вылитая Софи Лорен.

– Смутно что-то вспоминается…

– Значит, вы ее не видели, ничего смутного в отношении Налии быть не может. В общем, я собрался вести прошлой ночью безгрешную жизнь, зная, что сегодня нам предстоит кровавый бой. Вы же помните:

как сказал Аристотель, но я не учел Налию. В итоге я не выспался и остался без завтрака, и если к вечеру я буду лежать в луже собственной крови, то в значительной степени по вине Налии.

– Ничего, я побрею твой труп, Руфо, обещаю тебе. – Мы проехали мимо пограничного столба, разделяющего это графство с соседним, но Стар не замедлила бега своей «лошади». – Между прочим, а где ты научился похоронному делу?

– Что? А! Очень далеко отсюда. А вот за вершиной того холма, за теми деревьями, стоит домик, где мы и позавтракаем. Чудесные люди!

– Отменно! – Мысль о завтраке была светлым пятном на темном фоне моих сожалений о бойскаутском поступке прошлой ночью. – Руфо, ты все перепутал, говоря о странном поведении собаки ночью.

– Милорд?

– Собака никак себя не вела, вот в чем странность.

– По звукам было не похоже, – с сомнением сказал Руфо.

– Разные места – разные собаки. Извини. Я-то хотел сказать вот что: забавная штука произошла со мной, когда я отправился вчера спать… Вот уж действительно, я вел безгрешную жизнь.

– В самом деле, милорд?

– На деле, но не в мыслях. – Мне было необходимо с кем-нибудь поделиться, а Руфо был как раз таким проходимцем, которому можно довериться. Я изложил ему историю Трех Обнаженных. – Я бы рискнул, – заключил я. – Честное слово, рискнул бы, если бы малышку уложили в ее собственную постельку – одну и в тот час, как это полагается детям. По крайней мере, я думаю, что рискнул бы, и пусть бы потом пришлось спасаться и прыгать из окна. Скажи мне, Руфо, почему у самых красивых девчонок всегда есть или отец, или муж? Я говорю тебе: вот так они стояли – Большая обнаженная, Средняя обнаженная и Совсем Маленькая обнаженная, – так близко, что можно было коснуться их, готовых с радостью согреть мою постель, а я… ничего, ну совсем ничего… Ну смейся же! Я заслужил это.

Он не смеялся. Я смотрел на него – лицо его выражало смятение.

– Милорд! Оскар, мой добрый товарищ! Скажите, что это неправда!

– Это правда, – ответил я раздраженно. – И я тут же пожалел обо всем, но было уже поздно. А ты еще жалуешься на свою ночь!

– О боже! – Руфо врубил своему скакуну четвертую передачу и умчался.

Арс Лонга бросила на меня через плечо вопросительный взгляд и продолжала идти прежним аллюром.

Руфо поравнялся со Стар. Они остановились, чуть не доехав до дома, где мы собирались завтракать, и ждали, когда я к ним присоединюсь. Лицо Стар было непроницаемо. Руфо же выглядел очень смущенным.

Стар приказала:

– Руфо, иди и попроси приготовить завтрак. Потом принесешь его сюда. Я хочу поговорить с милордом наедине.

– Слушаюсь, миледи! – Он исчез почти мгновенно.

Стар сказала все тем же невыразительным тоном:

– Милорд Герой, это правда? То, что доложил мне ваш слуга?

– Я не знаю, что он вам доложил.

– Относительно вашей неспособности… вашей мнимой неспособности… прошлой ночью.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, говоря о неспособности. Если вы хотите знать, что я делал после банкета, то я спал один. Точка.

Она перевела дух, но выражение ее лица осталось неизменным.

– Я хотела услышать это из твоих уст. Чтобы не быть несправедливой. – И тут на ее лице отразилось такое бешенство, подобного которому я никогда не видел. Низким, почти бесцветным голосом она начала меня разделывать под орех. – Ах ты, Герой! Жалкий безмозглый олух! Невежа, путаник, нескладеха, толстолобый прыщавый идиот с мускулами вместо…

– Замолчи!

– Нет, это ты замолчи, я с тобой еще не закончила! Ты оскорбил трех ни в чем не повинных женщин! Ты унизил верного старого друга!

– ЗАТКНИСЬ!!!

Мой голос раскатился громом. Я гремел, не давая ей опомниться:

– Никогда не смей со мной так разговаривать, Стар! Никогда!

– Но…

– Попридержи-ка язык, уж больно ты его распустила! Ты не имеешь права так говорить со мной! И ни одна баба в мире такого права никогда не получит! Ты будешь всегда – запомни! – всегда обращаться ко мне вежливо и почтительно! Еще одно грубое слово – и я выдеру тебя так, что ты слезами изойдешь!

– Только посмей!

– А ну, убери руку с эфеса, или я отберу у тебя шпагу, спущу штаны и прямо на дороге ею же тебя и отлуплю. И буду лупить до тех пор, пока твой зад не станет алым и ты не начнешь просить прощения. Стар, я не дерусь с женщинами, но гадких детей наказываю. С дамами я обращаюсь как с дамами, с испорченным отродьем – как с испорченным отродьем. Стар, ты можешь быть королевой Великобритании или императрицей Галактики в одном лице, но еще одно дерзкое слово, и я стащу с тебя штанишки, и уж недельку тебе придется полежать на животе. Поняла?