Книга Элеанор Олифант в полном порядке, страница 47 – Гейл Ханимен

Я и думать забыла о своем макияже, пока не пришла в офис. Бобби, увидев меня, удивленно присвистнул, вследствие чего остальные повернулись и уставились на меня.

– Новая прическа, теперь еще и помада, – сказал он и слегка толкнул меня локтем в бок. Я отшатнулась. – Похоже, кое-кто решил зажить жизнью поинтереснее!

Вокруг меня собрались женщины. На мне также был новый наряд.

– Элеанор, ты выглядишь чудесно!

– Черный цвет тебе очень идет.

– Какие красивые ботильоны, где ты их купила?

Я вглядывалась в их лица, ожидая увидеть иронический взгляд и услышать какую-нибудь язвительную шутку. Но ничего подобного не произошло.

– Кстати, а где ты сделала стрижку? – спросила Джейни. – Она тебя очень украшает.

– «Гелиотроп», в центре города. Мастера зовут Лаура, она моя подруга, – гордо ответила я.

На Джейни мои слова, похоже, произвели впечатление.

– Надо будет туда наведаться, – сказала она, – моя парикмахерша переехала на север, и я как раз ищу ей замену. Слушай, а свадебные прически твоя подруга не делает?

Я порылась в сумке и сказала:

– Вот ее визитка, можешь ей позвонить.

Джейни мне широко улыбнулась. Неужели все это правда происходит? Я быстро улыбнулась ей в ответ (если возникают сомнения, улыбайся) и отправилась за свой стол.

Так вот как происходит успешная интеграция в общество. Неужели все действительно так просто? Нанести на губы немного помады, сходить к парикмахеру и купить новую одежду? Кому-то обязательно нужно написать об этом книгу или хотя бы краткую методичку и распространить эту информацию. Сегодня я получила больше внимания (не злонамеренного, а доброжелательного), чем за все последние годы. Я улыбнулась, довольная, что смогла разгадать часть головоломки. Тут пришло электронное письмо.

Я отстучала ответ:

Сразу же прилетело второе послание:

К моему огромному удивлению, меня привлекала перспектива пообедать с Рэймондом и я искренне обрадовалась его приглашению. Теперь у нас было свое «обычное место»! Я собралась с силами, стиснула зубы и одним пальцем набрала ответ:

И откинулась на стуле, испытывая легкое головокружение. Неграмотная переписка, конечно же, происходит быстрее, но ненамного. Я сэкономила шесть символов. И все же таково было мое нынешнее кредо: необходимо пробовать новое. Вот я попробовала, и мне решительно не понравилось. Поэтому всякие «че-нить» и прочее идут куда подальше. Безграмотность не для меня, она противоречит моему естеству. Хотя правильно пробовать новое и мыслить непредвзято, оставаться верной себе тоже чрезвычайно важно. Я прочитала это в журнале в парикмахерской.

Когда я пришла, Рэймонд уже сидел за столом и разговаривал с другим, но все же почти в точности таким же бородатым молодым человеком, как и тот, что обслуживал нас в прошлый раз. Я опять взяла кофе с пенкой и булочку с сыром. Рэймонд улыбнулся.

– Ты человек привычки, Элеанор.

Я пожала плечами.

– Кстати, хорошо выглядишь… Мне нравится твой… – он неопределенно махнул в сторону моего лица.

Я кивнула.

– Кажется, по какой-то причине я больше нравлюсь людям, когда на мне макияж.

Он поднял брови и пожал плечами, очевидно, так же озадаченный, как и я.

Бородач принес нашу еду, и Рэймонд принялся забрасывать ее в рот.

– Понравилась тебе вечеринка в субботу? – спросил он.

Я бы предпочла, чтобы он говорил не с полным ртом, но увы.

– Да, спасибо, – ответила я, – я впервые попробовала танцевать и получила большое удовольствие.

Он продолжил запихивать еду в рот. Этот процесс, как и производимый им шум, в своей неутомимости казался почти машинным.

– А тебе понравилось? – спросила я.

– Э-э-э… Все было здорово, разве нет? – ответил он.

Рэймонд не пользовался ножом, а вилку держал в правой руке, будто ребенок или американец. Он улыбнулся.

Я задумалась, не спросить ли его, танцевал ли он еще в тот вечер с Лаурой и проводил ли ее домой, но решила, что не стоит. В конце концов, это не мое дело, а назойливые расспросы свидетельствуют о полном отсутствии хороших манер.

– Так что ты решила по поводу повышения? Будешь соглашаться?

Разумеется, я размышляла над этим вопросом в свободные минуты. Я выискивала подсказки и знаки судьбы – но их не было, разве что в пятничном кроссворде в двенадцатой по горизонтали значилось «тот, кто выступает за перемены». Я посчитала это хорошим предзнаменованием.

– Я соглашусь.

Рэймонд улыбнулся, отложил вилку и поднял руку ладонью вперед. Я поняла, что от меня требовалось приложить к ней свою ладонь, совершив тем самым ритуал, который именуется «отбить пять».

– Так держать, – сказал он, – поздравляю.

Я ощутила вспышку счастья, будто зажглась спичка. Не помню, чтобы раньше меня кто-то с чем-то поздравлял. Это в самом деле оказалось очень приятно.

– Как поживает твоя мама, Рэймонд? – сказала я, наслаждаясь как моментом, так и последним кусочком булочки.

Рэймонд принялся рассказывать о своей матери и сообщил, что она обо мне спрашивала. Я ощутила смутное беспокойство, привычную тревогу, неизменно вызываемую чрезмерной материнской любознательностью, но он меня успокоил.

– Ты ей очень понравилась, – сказал он, – говорит, ты можешь забегать, когда хочешь. Ей очень одиноко.

Я кивнула. Это было понятно с самого начала. Рэймонд извинился, встал и поплелся в туалетную комнату. В ожидании его возвращения я оглядывалась по сторонам. За соседним столиком сидели две женщины примерно моего возраста, каждая с нарядно одетым грудным ребенком. Оба младенца лежали в детских автомобильных креслах; один дремал, другой сонно следил взглядом за пляшущим на стене лучом света. За нашими спинами ожила, зашипев, кофеварка, и я увидела, как по лицу ребенка рябью прокатились волны тревоги. Он медленно вытянул свои милые розовые губки, будто для поцелуя, а потом широко раскрыл рот и выдал протяжный вопль весьма приличной громкости. Мать взглянула на него, убедилась, что с ним все в порядке, несмотря на крик, и вернулась к беседе. Крик стал еще громче. Я предположила, что в этом есть эволюционный смысл: душераздирающий плач младенца имеет ровно такую высоту и громкость, чтобы для взрослого человека представлялось невозможным не обратить на него внимание.

Ребенок стал извиваться, бешено молотить в воздухе кулачками, а лицо его каждую минуту становилось все краснее. Я закрыла глаза, безуспешно пытаясь абстрагироваться от шума. «Не плачь, пожалуйста, не плачь. Я не знаю, почему ты плачешь. Ну что мне сделать, чтобы ты успокоилась? Чем тебе помочь? Тебе плохо? У тебя что-то болит? Ты хочешь есть? Я правда не знаю, что делать. Не плачь, пожалуйста. У нас нет еды. Мамочка скоро вернется. Где же мамочка?» Моя рука дрожала, когда я поднесла к губам свой кофе. Я старалась дышать как можно медленнее, упершись взглядом в столешницу.