Онлайн книга «Украденное лицо»
|
– На хрен все, – заявляет Лавиния. – Я иду. Хочешь – пошли, хочешь – нет. Мне начхать. Она выплевывает палочку от коктейля. – Никому верить нельзя. И отворачивается. * * * Жизнь всегда поворачивается к тебе различными сторонами. Ты собираешь вещи и уезжаешь, залезаешь в потрепанный «Шевроле» или в фургон для переезда – не важно. Читаешь стихи у воды или куришь косяк на железнодорожном мосту, говоришь «Я люблю тебя» на холме в парке Хай-Лайн или посреди девонширских лесов. В любом случае все одно и то же. Наступает день, когда ты берешь ключи от однокомнатной квартирки рядом с железной дорогой в районе Бушуик и думаешь: «Сегодня, вот сегодня тот самый день, когда все начнет меняться». Тебе кажется, что ты больше никогда не увидишь Девоншир с его убогими одноэтажными торговыми центрами, железнодорожными путями и хмурыми приземистыми домиками. Ты распахиваешь настежь дверь, вытягиваешь руки и танцуешь на каждом пустующем сантиметре нового пространства с темными короткими волосами и закрытыми глазами. Когда ты их вновь открываешь, перед тобой стоит Виргил Брайс на длинных и тонких ногах и со скрещенными на груди руками, и он тебе говорит: «Не очень-то заводись, дорогая моя, кто знает, как долго ты сможешь здесь продержаться». И хотя вы спорили всю дорогу, хотя вы спорили шесть часов, пока ехали сюда, ты думаешь: «Нет-нет, на этот раз все по-другому, на этот раз я вырвалась вперед, я победила». Даже когда он подходит к тебе совсем близко. Даже когда он проводит пальцами по твоим волосам. Даже когда он говорит: «Просто не хочу, чтобы ты разочаровалась, когда мир не увидит того, что вижу я». Бывают дни, когда ты ему не веришь, но не в глубине души. Бывают дни, когда веришь. – Лавиния! Луиза догоняет Лавинию уже в гримерке. Она задыхается. Она липкая от чужого пота. Там стоит мужчина-трансвестит, прилаживающий себе накладные ресницы, который на них даже не смотрит. – Лавиния, прошу тебя! – Иди работай, Лулу. Я не хочу тебя подставлять. – Все не так, как ты думаешь! – Понимаю. И знаешь что? Я все понимаю. Я – это слишком. Во мне слишком много всего, с чем нужно считаться… – Лавиния проходит мимо балерины с пирсингом в сосках. – А ты… Луиза… ты, наверное, гребаная святая. Лавиния доходит почти до самых кулис, и Луиза все думает, что кто-то их заметит или остановит, но все очень пьяны, а исполнители смотрятся в зеркала, вышибалы разнимают дерущихся, так что всем наплевать. – Господи, Лулу, перестань за мной ходить! Они минуют канаты, красный бархатный занавес, софиты и мешки с песком, и все пахнет гримировальными красками и сигаретным дымом. Луиза даже не знает, почему она вообще идет за ней. – Боже, да оставь ты меня в покое. Лавиния входит в темно-красную дверь. Луиза за ней. – Господи… Хочешь посмотреть, как я писаю, да? Они оказываются в отделанном зеркалами туалете, втиснутом между сценой и танцполом. Они там одни. Потолок расписан обнаженными дамами в стиле «ар-нуво». Там стоит обитая красным бархатом кушетка. На потолке люстра. Конечно же, люстра. Луиза запирает дверь. – Ты можешь меня хоть секунду послушать? Во всех зеркалах смеется другая Лавиния. – Ну, хорошо, – отвечает Лавиния. Она задирает юбку. И писает прямо перед Луизой. – Я слушаю. Ты довольна? Она хохочет. – Теперь ты, блин, довольна? Она подтирается и спускает воду. – Говори. – Прошу тебя. – У Луизы это очень хорошо получается. – Может, поговорим об этом? – Отправляйся работать, Лулу. – Лавиния подходит к зеркалу. Она подкрашивает губы. – Видит Бог, деньги тебе нужны. Луиза делает очень глубокий вдох. Луиза очень спокойна. – Прости меня, – тихо, но внятно произносит она. – Мне тебя не хватает. Все так странно складывается, я знаю, прости меня. – Хочешь повышения? – Лавиния резко оборачивается, и все ее отражения в зеркалах – тоже. – За переработку? Она усмехается. На зубах у нее помада. – Одной карточки тебе недостаточно? Тебе еще и «Американ Экспресс» подавай? Господи… какая же я, по-твоему, дура, а? К горлу Луизы подступает тошнота, а душа уходит в пятки, внутри у нее все не на месте, в голове навязчиво вертится одна мысль «вот теперь все кончено». Она пытается сосредоточиться на самом насущном (лишь бы где ночевать, где бы ночевать, о Господи, не дай мне вернуться домой, прошу тебя, только об одном прошу, не дай мне вернуться домой). – Я бы тебе ее просто дала, – говорит Лавиния. – Если бы ты попросила. Поеду куда угодно, думает Луиза, домой никогда не вернусь. – Я и вправду такая жуткая… что так трудно просто делать вид, что я тебе нравлюсь? – Ты мне действительно нравишься. – Ты меня ненавидишь! – Я люблю тебя. – Не ври мне! – пронзительно визжит Лавиния. – Как будто я не знаю… как будто не знаю, какое, блин, я у тебя вызываю отвращение. Я помню… помню, блин, оперу, да? Господи, ты дождаться не могла, пока смотаешься… а ведь мы вроде как ничего и не делали! Луиза даже дышать не может. Она думает: надо исправить, надо поправить, сделай что-нибудь, скажи что-нибудь, сделай ее счастливой, успокой ее, исправь все, исправь. И поэтому выпаливает вместе со всеми «нет»: – Я в тебя влюбилась. Это неправда. Она не знает, правда ли это. Это единственное, что заставит Лавинию перестань кричать на нее. – Что? – Я… в опере… Ты мне нравишься, да? Я смоталась, потому что ты мне нравишься. Прости меня. Прости… я знаю, что ты натуралка… знаю. Господи, ты себя-то послушай, думает Луиза. Даже Лавиния не такая тупая. Но Лавиния улыбается. – Бедняжка Лулу, – шепчет она. Она касается рукой щеки Луизы – так снисходительно и великодушно – Господи, она так счастлива. – Бедная, бедная Лулу. – Конечно, все умирают от любви к Лавинии, она ведь такая красивая, вот как все поворачивается. Она негромко смеется. – Это не твоя вина, – говорит Лавиния. Она глубоко вздыхает. – Пошли, – произносит она. – Здесь такой прекрасный свет. Давай селфи сделаем. |