Книга Украденное лицо, страница 39 – Тара Изабелла Бертон

Луиза пожимает плечами:

– Пока нет.

– У тебя нет ключей, – говорит Рекс. Говорит так, словно ему ее очень жаль.

– Это какое-то правило совета дома.

– Разумеется, – говорит он.

– Разумеется, – соглашается Луиза. – Извини… прости… не надо было мне тебя будить. Не ради этого. Просто… я не знала, кому еще позвонить.

– Я рад, что ты позвонила, – отвечает Рекс. – Мне нравится говорить с тобой.

– Если она узнает…

– Нам конец, – заканчивает Рекс, и Луизе стоит огромных усилий, чтобы не содрогнуться.

За окном занимается рассвет, и розоватые пальцы тянут тени от входа в закусочную.

– Мне не по себе, что я втягиваю тебя в неприятности, – говорит Рекс.

– Не втягиваешь, – отвечает Луиза. – Нет… это я во всем виновата, уж поверь.

– Я знаю, что так нельзя, – произносит Рекс. – Знаю. – Он выдыхает. – Она хороший человек, в глубине души. Разве нет?

Луиза уже даже не знает.

– Может быть.

– Просто… она…

– Немного слишком?

– Да, – соглашается Рекс. – Просто… немного слишком. – Он вздыхает. – Несправедливо с ее стороны… требовать от тебя слишком много.

– Нормально, – говорит Луиза.

Еще каких-нибудь пару часов. Только до утра. У тебя получится.

Утром она найдет способ убить Лавинию.

– Ты умная, забавная и просто прелесть.

– Перестань, – тихо говорит она.

– И ты хороший друг… да-да… и, извини, тебе не надо было тащиться сюда, блин, в пять утра… Извини.

– Перестань, – повторяет она, – прошу тебя, хватит… хватит…

Но он ее не слышит.

– Ты заслуживаешь куда лучшего, – говорит он и берет ее за руку.

Вот в чем штука: она не заслуживает.

Луиза обещала себе, что не заплачет. У нее так хорошо получается не плакать. Она не заплакала, поднимая с пола тело Лавинии, она не плакала, когда тащила Лавинию из клуба, и не плакала в такси, не плакала, опуская Лавинию в ванну или выкладывая их с ней фотку, так что Луиза не знает, почему она плачет теперь, но Рекс глядит на нее таким добрым и благородным взглядом. Луиза может думать лишь о том, что все ужасное, что кто-то когда-то в ней видел, – правда, всегда было правдой, и нет ни одной вселенной, где бы она не закончила тем, что сделала.

– Извини, – беспрестанно повторяет Рекс, словно это касается лично его, глядя на нее так, как больше никто и никогда не посмотрит, и если он хоть секунду станет так на нее смотреть, Луиза не сможет удержаться, чтобы не рассказать ему все. – Господи. Извини, мне не надо было… не мое это дело.

– Все нормально.

Она швыряет на стол двадцатку.

– Мне надо идти.

Вот вариант того, как может закончиться эта ночь: Луиза сдается полиции.

Рекс продолжает глядеть на нее – широко раскрытыми, немигающими глазами и с полным доверием – и Луиза думает: в идеальном мире люди всегда поступают правильно, и хоть это и не идеальный мир, Луиза решает, что он должен быть таким, и поэтому она отправляется в полицию и чистосердечно признается в том, что совершила.

В какой-то момент, на рассвете, Луиза уверена, что так и сделает.

Рекс бежит за Луизой на Вторую авеню.

– Луиза, подожди!

Он задыхается. Он совсем забыл про блейзер.

Луиза машет рукой, ловя такси, – дико, отчаянно, и пытается сообразить, куда именно нужно идти, когда кого-то убил: в какое-то управление, или же нужно «гуглить» местный полицейский участок, или же просто подойти к первому попавшемуся полисмену и сказать: прошу прощения, у меня в ванной труп девушки?

Рекс так быстро бежит по переходу, что его чуть не сбивает велосипедист.

– Что тебе от меня нужно? – спрашивает она у него, и тут он ее целует.

Рекс целует не ее.

Он целует девушку с дивными белокурыми волосами и покорным взглядом, которая такая же, как он. Она застенчивая, умная, остроумная и добрая, она так страшно страдает и так желает всем добра. Он целует девушку, которая не жалуется, что ее подруга не пускает ее домой в четыре часа ночи, и которая ходит в музей, когда ей одиноко. Он целует девушку, которая никогда никого не убивала.

Как бы то ни было, она целует его в ответ.

Домой к Рексу они едут на такси, хотя до его квартиры меньше десяти кварталов, потому что не могут оторваться друг от друга, и Луиза расплачивается всеми наличными из кошелька, оставляя баснословные чаевые, потому что это деньги Лавинии, и она даже не может себя заставить лишний раз к ним прикоснуться.

Они залезают друг на друга. Они пожирают друг друга. Шарф Рекса цепляется за вульгарные и жуткие блестки на свитере Луизы, и хотя она сначала даже не понимает, что плачет, ее слезы текут у Рекса по лицу. Несмотря на это, он продолжает ее целовать и шептать: «Ты не виновата, не виновата, прости». Они целуются у его дома, они целуются в вестибюле, потом снова целуются на лестнице и на каждой площадке, которых, как выясняется, много, потому что в доме нет лифта, а он живет на пятом этаже, и опять целуются у двери в квартиру, и Луиза пьянеет, хоть ничего и не пила. А может, это Лавиния пьяна – Лавиния, которая еще жива, Лавиния, которая проводит лучшую в жизни ночь вместе с Мими, Лавиния, которую Мими только что в очередном полубессознательном состоянии обвешала безграмотно написанными хештегами о Бодлере, вине и добродетели, Лавиния, на которую сегодня ночью нападут и ограбят, Лавиния, которая умрет. А может, они еще до сих пор связаны из-за той ночи у моря, и Луиза чувствует все, что ощущает Лавиния, и потому она тоже пьяна, а может, рядом кто-то теплый и добрый, кто целует ее и шепчет на ухо ее имя, ее имя, и говорит, какая она хорошая.

– Я все рушу из-за тебя, – шепчет Рекс. – Рушу все, знаю, прости, вели мне остановиться.

Но они лишь сильнее прижимаются друг к другу, он снимает с нее свитер с блестками и смешную мини-юбку до самых чресел, а потом лифчик (она слишком поздно понимает, что это лифчик Лавинии, но он, похоже, ничего не замечает). Он проводит руками по ее телу и глядит на нее, глядит по-настоящему, и произносит «Господи боже, какая же ты красавица», будто так оно и есть.

– Вели мне остановиться, – говорит Рекс. Луиза не велит. Даже когда он целует ее в шею, даже когда он ее везде ласкает, даже когда он ее спрашивает, есть ли у нее презерватив, а она отвечает: «Не волнуйся», потому что сейчас риск кажется таким пустячным.

Она обвивает его руками и ногами, он на ней, вокруг нее, прижавшись к ней и в ней. Но вот в чем штука: Луиза может лишь думать о том январском вечере, когда Лавиния решала, что они давненько не устраивали себе таких вот вечеров, так что Лавиния заперла все двери, выключила везде свет и зажгла по всему дому свечи. Она поставила «Грезы любви. Сочинение 3» Листа, которое Луиза раньше и не слышала, и при свете свечей объяснила, что это все о любви и смерти, как час грядет, час грядет, когда все умирают. Лавиния облокачивалась на спинку дивана, и лунный свет лежал у нее на груди. Но, возможно, Рекс единственная причина тому, почему Лавиния слушает это произведение, и Луиза думает: «Да, там все было по-настоящему», и не знает, целуя его в ответ, станет ли что-нибудь когда-нибудь по-настоящему. Луиза не знает, в ужасе ли она, или сама ужасна, или торжествует, влюблена ли она или просто борется за выживание. Она лишь знает, что мир рухнул, однако земля по-прежнему продолжает вертеться.