Книга Утро вечера дряннее (сборник), страница 25 – Светлана Алешина

– С того, – вздохнул лейтенант, вроде бы поверив мне, – что Ольга Арникова тоже убита.

– Не может быть! – как-то само собой выскочило у меня.

– Почему не может? – подцепил меня Христенко.

– То есть я хотела сказать, – вывернулась я, – что это очень странно. Сначала убивают продюсера, а потом – его подружку.

Хорошо, когда врешь, держать что-то в руках. Чашку кофе, например, или сигарету. Можно делать отвлекающие движения, а не пялиться в ясные очи следователя. Мне еще повезло, что я назвала Ежова и Арникову именно в этом порядке, а не наоборот.

– А вот здесь вы не угадали, – сказал Христенко, кажется, поверив мне, наконец. – По предварительным данным экспертизы, Арникову убили на несколько часов раньше, чем Ежова. – Но почерк тот же? – вопросила я.

– Убили тоже ножом, – согласно кивнул лейтенант, – но убийца – другой человек.

– Вы так уверенно об этом говорите, – усомнилась я.

– Потому что в квартире у Арниковой тоже наследили. На ноже – другие пальчики. Работали и в том и в другом случае непрофессионалы, это-то и осложняет следствие – в отличие от профессионалов они непредсказуемы. К сожалению, в нашей картотеке нет ни тех, ни других «пальчиков».

– У меня сложилось впечатление, что и Ежова, и Арникову убил один человек. – Я допила кофе и поставила чашку на поднос. Христенко похвалил кофе и начал собираться.

– Следующий раз, – пошутил он на прощание, – если найдете бесхозный труп, дождитесь, пока приедет милиция, хорошо?

– Обещаю, – улыбнулась я.

– Ну что? – залетела в кабинет Маринка, как только Христенко ушел. – Что ему нужно?

– Потом расскажу, – я оделась и молча направилась к выходу.

– Куда ты? – Маринка обиженно поджала губы.

– К поэту, – ответила я.

– Ты сегодня появишься? – Маринка двинулась за мной.

– Постараюсь.

Я вышла на улицу и села в машину.

* * *

В «Лютне» было немноголюдно, поэтому я сразу заметила Шажкова, сидевшего неподалеку от барной стойки в компании своих вчерашних приятелей. Он был в изрядно помятом коричневом костюме и черной водолазке, его кожаная кепка лежала на столе рядом с полупустой бутылкой фанты и порожними стаканами.

Он тоже увидел меня и, узнав, расплылся в улыбке.

– Не помешаю? – Я остановилась у столика, глядя на Шажкова.

– Конечно, нет, – проблеял он и посмотрел, кажется, на Сашу. А может, на Колю. Кто из них кто, я не запомнила.

Парень вместе со стулом подвинулся к стене, освобождая мне место за столом. Я повесила сумочку и «Никон» на спинку стула и села.

– Убили Ежова, – с ходу сообщила я, доставая сигареты.

– Надеюсь, что не ты, – беззаботно, может, потому что не поверил мне, усмехнулся Шажков.

– Мне не до шуток, – строго произнесла я, закуривая. – А вы, кажется, не удивлены.

– Можешь говорить мне «ты», – тоненько пропищал Шажков, – мне так привычнее. Я уже давно ничему не удивляюсь.

– Отчего же? – Я подняла на него вопросительный взгляд. – Устал от жизни?

– Что ты! – манерно махнул рукой Юра. – Жизнь прекрасна и удивительна. Просто если бы ты знала Ежова получше, ты бы тоже не удивилась.

– Это почему же?

– Что-то в горле пересохло, – закашлялся Шажков, – а все напитки кончились, – он с тоской посмотрел на пустые стаканы, стоявшие на столе.

«Оказывается, ты халявщик, Юра, – удивилась я про себя. – Впрочем, целыми днями и ночами сидеть в барах и клубах – никаких денег не хватит».

– Понимаешь, какая петрушка, – Шажков томно склонил голову набок и пожал плечами, – забыл дома деньги, а у этих студентов их никогда не водится. Не одолжишь пару сотен?

Если поэт скажет мне что-то дельное, то можно было бы и пожертвовать двумястами рублями. Не буду же я просить вернуть такую мелочь! Я достала кошелек и протянула ему две сотенные купюры. Тут я вспомнила, что еще не обедала, а нахожусь как-никак в кафе. Вот и решила воспользоваться случаем. Шажков протянул одну купюру Коле, а может быть, Саше, а другую небрежно засунул в нагрудный карман пиджака. Саша-Коля поднял руку вверх и щелкнул пальцами. По его сигналу к столику подошла официантка.

– Три по сто смирновской и фанту, – заказал Саша-Коля.

Я заказала крабовый салат, цыпленка-табака и апельсиновый сок. Официантка засеменила на кухню и вскоре принесла поднос с соком и салатом для меня и тремя стаканами с водкой и бутылку фанты – для Юры и его товарищей. Шажков сделал небольшой глоток водки и поставил стакан на стол, запил водку фантой.

– Значит, ты думаешь, что Ежов рано или поздно должен был именно так закончить свою жизнь? – спросила я, принимаясь за салат.

– Ну как тебе сказать, – усмехнулся и тут же жеманно, по-женски прикрыл рот ладонью поэт. – Было в нем что-то ущербное, что ли…

«Вот в тебе-то, – подумала я, – этого ущербного точно предостаточно…»

Между тем Юра всплеснул белесыми ресницами, заулыбался, видя, что его определение повергло меня в состояние глубокой задумчивости, и, подлив в стакан фанты, прополоскал горло. Делал он все не спеша, с томным достоинством истинного поэта.

– Что ты понимаешь под ущербностью? – поинтересовалась я.

– Водился с разными… – Юра сладенько улыбнулся и, поставив локоть на стол, стал изучать свой маникюр.

– С кем, например?

– Ух ты, какая настырная, – шаловливо скосил он на меня свои молочно-голубые глазки, наполовину заплывшие жиром, – все-то хочешь знать.

– Ну так с кем? – не отступала я.

– С Арниковой, например, – небрежно сказал он, поглаживая одной рукой сарделькообразные пальцы на другой, – а она… – он намекающе и томно улыбнулся, – знаешь, наверное.

Юра сделал жест, напоминающий тот, которым дамы во французских салонах восемнадцатого века поправляли мушки.

– Ой, что-то у меня сегодня весь день голова болит, ты не знаешь, погода, что ли, так действует? – скроил он страдальческую мину.

– Наверное, – автоматически согласилась я, лишенная всяческого сочувствия и сострадания. – Вы, поэты, тонкие штучки, на вас все действует, – польстила я ему, хотя в моей лести таилась издевка.

– Ох, как ты права, – хихикнул, махнув рукой, Шажков, глаза которого впервые по-настоящему потеплели, – да и жизнь какая! Вот сидишь тут, попрошайничаешь, – с показным самоуничижением и досадой добавил он.

– Почти все гениальные поэты бедствовали, – ударилась я в лесть, – но от этого они не были менее гениальными. – Я одновременно ободряюще и иронично посмотрела на своего тучного собеседника. – И потом, на свете достаточно людей, способных оценить их дар и протянуть им руку помощи, – позволила я себе толстый намек на свои сотенные купюры.