Книга Дочери аптекаря Кима, страница 40 – Пак Кённи

— Да не в этом вовсе дело. Нельзя же пренебрегать плохим знамением. Сколько же можно Киму оставаться равнодушным к общему делу, хоть бы вышел да посмотрел, что творится! — рассердилась Ханщильдэк.

— Разве можно изменить хозяйский характер?

— Но как он мог пренебречь приношением богу моря? А еще собирается заработать на морской ловле!

Гиду и Ханщильдэк некоторое время удрученно сидели, не говоря друг другу ни слова.

— Ладно. Если вы отправитесь на этот раз в плавание, когда вернетесь? — первая спросила Ханщильдэк.

— На Чусок ^[45].

— М-м. А знаешь ли, что отец поговаривает о тебе и Ёнок? — Ханщильдэк бросила взгляд на Гиду, чтобы посмотреть, как он отреагирует.

Тот тут же опустил глаза и сказал:

— Да-да… Я поговорю с ним.

Гиду с поспешностью встал и направился в комнату аптекаря доложить, что церемония закончена. Об исчезновении лепешек сандай он умолчал.

— Ныряльщики тут решили взбунтоваться, — обратился Гиду к Киму.

Медленно прикурив сигарету, аптекарь Ким прищурился, дав знак продолжать.

— Послезавтра уже отплывать, а они заявили, что перейдут на другую работу, где больше платят.

— И что?

— Это ж понятно, намекают на то, чтобы добавили им к заработку.

К отплытию на остров Чеджудо снарядили два судна. Одно совершенно новое, другое — подержанное, но отремонтированное. Экипаж каждого судна состоял из четырех ныряльщиков; кроме них на судне были механик, повар и другие работники. Ныряльщики сильно отличались от обычных рыбаков — это были отчаянные самолюбивые мастера своего дела, с большими запросами и грубым характером. Их работа была из тех, где постоянно приходилось рисковать жизнью. Именно здесь было больше всего смертельных случаев: если человека, нырнувшего в море, схватит судорога, нет шанса остаться в живых. Каждый год на такой работе погибали десятки человек. Большей частью нырянием занимались сыновья бедных рыбаков, которые шли на эту опасную работу, чтобы прокормить свои семьи. Жажда приключений и запах денег бросали их в морскую пучину. Заработок ныряльщика был одним из самых высоких и выплачивался авансом, которого хватало всей семье на целый год. Многие из них, получив аванс, отплывали на остров Чеджудо или в Японию, где проматывали все деньги на водку и женщин.

— Ты сам реши, как быть, — аптекарь опять переложил все дела на Гиду.

Гиду отплыл к Чеджудо, свои дела в Тонёне он доверил отцу, старику Со. Два судна, новое «Намхэ» и отремонтированное «Чуниль», на достаточном расстоянии друг от друга выплыли с территории порта. Гиду плыл на судне «Чуниль»; стоя на палубе, он прислушивался к звуку мотора. На мачтах развевались флаги. Все было в порядке. Из моторного отделения выглянул механик. Его лицо и одежда были запачканы машинным маслом, но он улыбался, оголяя свои белые зубы, которые на фоне черного промасленного лица сверкали еще сильнее. Вдалеке, на судне «Намхэ» механик увидел повара Ёнсама, который с обеспокоенным видом что-то искал на палубе.

— Эй! Повар! На ужин приготовь всего-всего. Брюхо совсем пусто! — крикнул механик, который за проверкой двигателей еще на суше пропустил обед.

— Не беспокойтесь! — махая рукой в ответ, крикнул Ёнсам.

— Голоден? — оглянулся на него Гиду.

— Ага. Голоден, как волк, — поднимаясь наверх из моторного отделения, ответил механик. Он весь с головы до ног был покрыт маслом.

Гиду принес для него из своей каюты рисового хлеба бэксольги и сушеной рыбы, которые положила ему в дорогу Ханщильдэк. Механик расселся на палубе, набил рот до отказа едой и забубнил:

— Какая славная погодка сегодня!

К нему медленно подошел ныряльщик Ким и заговорил:

— А вода-то, глянь, чистая да прозрачная!

— Хм. Ныряльщики кроме дна морского ничего не знают. А что, голубое небо разве не чистое? — слегка упрекнул собеседника механик.

— Эге, да у тебя тут богатая закуска! Принести что-нибудь выпить? — Ким вынес из своей каюты бутылку водки и сел напротив механика. — Гиду, не хочешь с нами?

Гиду кивнул головой:

— Да, только один стакан, но не подливай много механику.

— Ха! Не бойся.

Гиду отошел к борту корабля и стал наблюдать за убегающими от корабля волнами.

— Как бы мне хотелось сейчас подцепить большую рыбу и сделать из нее сашими, — мечтательно проговорил механик, опрокидывая в рот стакан водки и с аппетитом пережевывая сушеную рыбу.

— Что за жалобы я слышу! Да ты сегодня же вечером так наешься этой рыбы, что она у тебя из ушей полезет!

Обычно ныряльщики доставали с морского дна абалонов ^[46] и других моллюсков, а если попадалась большая рыба, били ее гарпуном.

— На Чеджудо рыба вкусная.

— Да, так говорят, — согласился с механиком Ким.

— У нас в Тонёне абалоны большие, а вкуса никакого, не идут ни в какое сравнение с абалонами Чеджудо.

— Хочешь, расскажу историю, как один такой абалон проглотил человека? — сказал Ким, да так вытянул шею, что на ней стали видны красные вены.

— Я мог бы поверить, что осьминог съел человека, но чтобы абалон! Впервые слышу.

Гиду, покуривая, стоял в стороне и по-прежнему не говорил ни слова.

Суда шли полным ходом. С палубы «Намхэ» им радостно помахал рукой повар Ёнсам. Он был счастлив. Все для него складывалось как никогда лучше: и то, что удалось уплыть далеко-далеко, и то, что смог хорошо заработать. Лучи весеннего солнца щедро согревали палубу.

— А история эта про дочь рыбака с острова Чеджудо. Говорят, что она была неописуемая красавица, — снова заговорил Ким, — ныряльщица была отличная и денег много зарабатывала. Она еще была помолвлена и приданое с избытком приготовила…

— Хо-хо. Вот повезло же! Это я про жениха говорю. Как бы я хотел с такой девкой повстречаться! Только бы отдыхал да ел.

— Эй, не перебивай! Она частенько ныряла в одном месте, известном только ей, о котором даже никто из ее друзей не знал. Когда кто-то вздумывал следовать за ней, она, как привидение, исчезала и шла одна. И всегда приносила гораздо больше абалонов и ракушек, чем обычные ныряльщицы. Много она на этом заработала. Но вот однажды она, как обычно, нырнула в море за ракушками и долго не выплывала. Настал обед, а ее все не было. Сколько бы ее ни звали, сколько бы ни искали, она так и не выплыла.