Книга На пороге тьмы, страница 25 – Андрей Круз, Мария Круз

Карабин часто забился у плеча, с дульного среза срывалось тонкое пламя, пули выбили куски штукатурки вперемешку с облаками тьмы, сбили прыжок. Тварь свалилась на пол, на наш, понятный и нормальный пол, тот, что под ногами, перекатилась в сторону, собрав на себя целый рой пуль, выпущенных из трех стволов, задергалась уже в агонии и приняла в себя остаток магазина, который я выпустил в нее за секунду, наверное.

Потом я побежал к фонарям, чуть не столкнувшись лбами с Пашей, ворвавшимся со своим РПД наперевес. Затем были крики, с улицы заскочило еще двое бойцов, и с ними сам Власов. Потом опять была стрельба по смутному темному силуэту, метавшемуся в конце зала, за буфетной стойкой, которая разваливалась на глазах под нашим огнем.

Затем была зачистка самого кинозала, с гранатами и стрельбой, но я уже в ней не участвовал. Я стоял в вестибюле, на том самом месте, где подобрал выброшенный наган, и следил за дверями, а рядом со мной с сопением устанавливали свои осветительные треноги Федулыч с молодым.

Когда все завершилось окончательно, я подошел к убитой твари, той самой, что бросилась на меня первой. Присел, разглядывая.

– Даже не пытайся детали разглядеть, – сказал Паша, подошедший ко мне. – Они по сути своей Тьма, и она их укрывает.

Действительно, тот самый слой клубящейся темноты так и прикрывал тело, не давая разглядеть ничего – только размытый силуэт. Руки, ноги, почти человеческое сложение, но все чуть-чуть другое. И все, больше ничего не видно. Я даже помахал рукой, пытаясь разогнать клубы темноты как дым, но лишь ощутил холод, увидеть что-то под этим покрывалом не получилось.

– А потом?

– Он скоро развалится. Развоплотится даже. Превратится в такой вот дымок, который разойдется без остатка, а на этом месте будет темное пятно, которое ничем не отмоешь.

Стало шумно, суетно. Привезли испуганного и явно только что разбуженного директора кинотеатра, крутились еще какие-то люди, которых Паша назвал дознавателями и которых явно побаивался директор. Приехал кто-то еще, облаченный какой-то властью, которую требовалось применить именно здесь и именно сейчас, а нам Власов дал команду сворачиваться.

У мотоцикла ко мне подошел Федя, возбужденный. Весь какой-то на шарнирах, дерганый, нервно посмеивающийся и жадно курящий папиросу:

– Видал, а? Ты такое когда-нибудь видал?

– Где? В Москве? – криво усмехнулся я.

Меня самого здорово трясло, аж ноги подгибались, отходняк был серьезный.

– А, ну да…– кивнул он, вновь жадно и глубоко затянувшись. – Они в подвале на нас с потолков тоже кидаться начали. Хорошо, что вы палить начали, «пионеры» задергались, напали рано, ну мы их и покосили первых. А потом гранатами. А если бы чуть дальше прошли – трындец группе, никто бы оттуда не вышел.

– А смотреть на потолок?

– На тебя хулиганы когда-нибудь с потолка нападали? – чуть возмутился он. – Когда по плохому району идешь, на стены смотришь, чтобы кто-нибудь не прыгнул? Нет? Ну вот и мы нет, я на сотне таких зачисток был, всяких тварей видел, но по стенам и потолкам ни одна не скакала. А там еще и трубы, балки какие-то – есть где запрятаться.

– Мальцев, потом побазаришь! – крикнул из «мерседеса» Власов. – Давай на место.

– В караулке дотрындим! – сказал мне Федя и побежал к командиру, выбросив окурок в лужу. Тот коротко прошипел и погас.

В караулке поговорить тоже не удалось: едва вошли, как последовал второй вызов. Снова была беготня, открывающиеся ворота, езда по темным улицам, где отблески фар скользили по грязной земле и мокрым и обшарпанным стенам домов, затем какой-то флигель с большим подвалом, куда полезли боевые группы.

После тщательного досмотра местности Власов признал тревогу ложной. Ничего не нашли, но время это заняло. На всякий случай прочесали окрестности, нас с Пашей заставили покататься кругами по прилегающим кварталам, и мы честно катались, наводя фару-искатель, а заодно и пулемет на все подозрительные места, но так ничего и не обнаружили.

– Это нормально, таких вызовов три из четырех, – сказал Паша, когда мы вновь катили в Горсвет во главе колонны. – Считается, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Тем, кто вызывает по ошибке, за это ничего не бывает, если, конечно, не выяснится, что это чистое хулиганство.

– А если выяснится?

– Да по репе настучим, чтобы впредь думал.

– А так, чтобы вызовы накладывались, бывает?

– В смысле? – не понял он.

– Ну одновременно еще где-то твари лезут.

– Естественно, – удивился он вопросу. – Три группы дежурят ведь, не только наша.

– А я и не знал.

– Еще две караулки с другой стороны территории, во флигеле. Увидишь еще, мы и там тоже сидим.

Помолчав, он добавил:

– Гляди, светлеть вроде как собирается. Скоро смене конец.

– Будут еще вызовы? – спросил я.

– Не знаю, но… не думаю. Мы в очереди первыми были, так что если случится что, то другие группы поедут. Будем в караулке чай пить.

Я усмехнулся, прислушался к себе, понимая, что отходняк после пережитого никуда еще не делся, и сказал:

– Мне бы не чаю лучше, вот те крест.

– Ну от ста граммов мало кто откажется, но это уже потом, – ответил он. – Тебе, кстати, вообще проставиться бы надо, да и суббота накатывает. Давай с Федькой договаривайся, сходим куда-нибудь.

– А куда? – спросил я, заворачивая в открывшиеся перед нами ворота Горсвета.

– Да вон в шашлычку или хинкальню, которые на Советской. Там нормально, тебе понравится. Не Москва, естественно, но… увидишь, в общем. Главное, что вкусно.

– Это точно главное, – согласился я сразу. – Ну и водка чтобы терпимая была.

– Водка хорошая здесь. Один сорт всего – называется «Водка», но хорошая. С низовьев реки везут: там места хлебные, там и гонят.

Паша оказался прав – больше вызовов для нас не было. Все расслабились, половина дремала, остальные просто попивали чаек, да двое, Федулыч и еще какой-то дядька средних лет, играли в шашки.

– И охота вам под утро? – удивлялся, ерничая, Федька. – Тут адреналин кипит, мы всю ночь монстров душили, душили, душили… А тут – в шашки. В «Чапаева» давайте лучше, навылет, гамбиты только выучите, чтобы перед гроссмейстером не облажаться.

– Отвали, трепло, – отмахнулся от него Федулыч, и Федька отправился искать другую жертву.

К утру прибрались, полы вымыли. Смена пришла в десять, приняла от нас имущество и оружейку, их старший присвистнул, прочитав записи в журнале. Когда уже начали расходиться, Власов остановил меня, сказал:

– Зайди в ПБУ в воскресенье с утра. К десяти, понял?

– Понял, а чего? – удивился я, поскольку меня проинформировали, что после суток я свободен как ветер и привлечь меня могут только в том случае, если толпы «пионеров» и прочих тварей пойдут на Углегорск приступом.