Онлайн книга «Искушение Тьюринга»
|
– У меня кое-что для вас есть… Полицейский напрягся. Это был молодой человек с внимательными темными глазами, которые он то отводил в сторону, то пристально смотрел на Робина. Длинные тонкие пальцы выудили из кармана письмо – боже, до чего мятое… Робин не желал его видеть. Он узнал изящные завитки заглавных букв, контрастирующие с нервным, прыгающим почерком. На мгновение Робин даже представил себе руку, которая их писала. Письмо обожгло ему ладонь. Сделав над собой усилие, Ганди сел на скамейку и принялся читать. Его поразил мрачный тон первых строк. Это было не похоже на Алана. Если он и открывал в письмах душу, то обычно в конце. Здесь что-то не так… Робин просмотрел от начала до конца листок, но не обнаружил ничего подозрительного. Алан устал – вот, пожалуй, и всё, к чему сводился смысл послания. При этом оно ощущалось как личностное, интимное – в большей степени, чем другие. И еще один момент озадачил Робина. Принимая от полицейского письмо, он никак не ожидал, что оно окажется годовалой давности. А это было так – даже в лучшем случае. Алан хвалил его диссертацию, делился планами съездить в Грецию. Это письмо было старше почтовой карточки под заголовком «Вести из невидимого мира», которую Робин получил от Алана в марте. Он так и не смог разгадать смысл этого послания. Понял только, что в нем в зашифрованной форме говорилось о Большом Взрыве. Карточка заканчивалась шутливым замечанием в адрес одного из последних открытий Паули [49]: «Принцин исключения был придуман для блага электронов. Чтобы они не распоясались окончательно и не превратились в демонов или драконов». Шутка показалась Робину остроумной. Не сразу понял он, что речь в ней шла не об электронах, а о самом Алане. После этого вся жизнь Тьюринга предстала перед Робином в виде одной сплошной загадки. И теперь стало окончательно ясно, что Робин так и не разгадал ее. Что все доходило до него слишком поздно – включая и это письмо, которое вручил ему полицейский. Впрочем, и в нем содержалось нечто для Робина новое. Если о французском любовнике друга он знал и раньше, то информация о секретном задании – предположительно от Министерства иностранных дел – дошла до Робина впервые. Это задание Алан потерял из-за своей сексуальной ориентации. Интересно, что это было? Скорее всего, что-то вроде того, чем Алан занимался в Блетчли. «Принцип исключения придуман для блага электронов…» Что за идиоты… Листок задрожал в его руках. Вокруг жужжали мухи. Робин злился. Насколько разумным со стороны Алана было писать об этом проекте, если человек с родимым пятном в форме «сигмы» действительно не спускал с него глаз? Ах, Алан, Алан… Робин чувствовал себя обессилевшим. Он настолько ушел в себя, что не сразу расслышал голос полицейского: – Ну, что скажете? *** Взгляд Робина Ганди затуманился. Корелл испугался: он тщательно готовился к этому разговору, а теперь понятия не имел, с чего его начать. – Что вы обо всем этом думаете? – повторил Леонард. – Ничего. – Понимаю, как это трудно… – Дело в том, что я не знаю, как растолковать вам это письмо, – пояснил Ганди. – Полагаю, профессор писал его в состоянии душевного расстройства. Было бы неосмотрительно с вашей стороны судить об Алане по этому тексту. – Жизнь как спектакль, а спектакль как прикрытие другого спектакля… Что вы думаете по этому поводу? – А вы? Вопрос был задан явно не по адресу. Откуда Кореллу было знать о таких вещах? – Понятия не имею, – пробурчал он. – Возможно, жизнь и есть театр, но совсем не обязательно одно действо играется для отвода глаз от другого. – Совсем необязательно, – согласился Ганди. – Доктору Тьюрингу, наверное, было что скрывать? – Не знаю, – вздохнул Робин. – Не думаю, что у него в шкафах хранилось так много скелетов, но кое-какие вещи приходилось скрывать. Поэтому он играл… – Алан был плохим актером, – перебил Леонарда Ганди. – Почему вы так говорите? – Потому что это правда, – раздраженно отозвался ученый. – То есть? – Как бы это объяснить… Алан тяжело вписывался в любые коллективы. Он не мог играть в труппе. Всегда оставался вне. – Тем самым привлекая к себе слишком много внимания? Ганди вздохнул, тяжело поднялся со скамейки и пошел прочь: – Он не играл… скорее таился, не показывал себя целиком. – Но смотрелся вполне… – возразил Леонард. – Что вы имеете в виду? – Им восторгались, – пояснил Корелл. – Блестящий интеллектуал, разве не так? – Пожалуй, – вздохнул Ганди. – Недостаток напористости у Алана кое-чем компенсировался. Он ни от кого не зависел, но это не делало его жизнь легче. – То есть? – Возможно, ему не помешало бы чуть больше актерства. Алан был чересчур искренним. – Это делает ему честь, – заметил Корелл. – Только не в глазах общества. – Разве? – Гомосексуалисту следует быть скрытней. Честность лишь усугубляет его преступление. Чем дольше он остается в тени, тем дольше остается незапятнан. Но Алан не был актером, к сожалению. Робин Ганди сложил листок вчетверо и собирался сунуть в карман. – Я должен вернуть это в участок, – сказал Корелл и задумался. Что он, черт возьми, делает? Вместо того чтобы выложить на стол все карты, он еще глубже погружается в эту трясину. Зачем? Разве это ему нужно? Но было нечто, что и в самом деле мешало ему потерять это письмо. – Да, да, конечно… – виновато пробормотал Ганди. – Большое спасибо, – сказал Корелл, принимая письмо. – Что касается актерства, здесь, вероятно, Тьюринг имеет в виду тайны… – А тайны имеют одно свойство: никто не знает, что они скрывают, – подхватил Робин. Корелл заслужил этот комментарий. Он уже не надеялся вытянуть из доктора Ганди что-нибудь стоящее. Стараясь скрыть нерешительность, полицейский стал задавать Ганди вопросы. Но ничего не прояснилось, кроме того, что Ханслоп – это название места. О чем Корелл, впрочем, уже успел навести справки. Перед тем как проститься, Леонард решил рассказать Ганди о том, что видел в доме на Эдлингтон-роуд. Просто ради того, чтобы снять напряжение. Доктор Ганди слушал его внимательно. Под конец их беседа приняла почти дружеский характер. Они повернули в сторону города. Где-то в отдалении послышались звуки трубы. – Вы же были у него как раз перед тем… |