Книга Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире, страница 37 – Ханан Аль-Шейх

– Нет, мой повелитель, не это со мной случилось. Я не хочу, чтобы из-за меня погубили ни в чем не повинных людей и животных.

Тут мой супруг начал терять терпение.

– Тогда расскажи, что с тобой случилось на самом деле!

Я умоляла его не расспрашивать меня больше, ведь то, что я претерпела, – лишь моя злая судьба. Но он все настойчивее убеждал меня рассказать, что случилось. Я пыталась увиливать, но почувствовала, что мне не отвертеться, и в отчаянии выложила всю правду.

Муж издал громкий вопль, от которого, казалось, содрогнулся весь дом. Сразу прибежали трое рабов. По его приказу рабы вытащили меня из постели и бросили на пол. Муж приказал одному сесть мне на грудь, другому держать голову, третьему обнажить меч. О повелитель правоверных, все трое выполнили его приказ беспрекословно.

Затем муж обратился к рабу с мечом:

– Разруби ее пополам, Саад! И пусть другие два раба отнесут половины в реку Тигр и скормят голодным рыбам. Таково будет ее наказание. И любой женщине, которая нарушит клятву и не выполнит моего наказа, я скажу так.

И он гневно проговорил:

И, сверкнув полными ненависти глазами, он повторил рабу приказание меня прикончить. Тот, поняв, что мой муж не шутит, склонился ко мне и спросил:

– Есть ли у тебя последнее желание? Ведь пришел час твоей смерти, госпожа.

– Вот мое последнее желание: отпустите меня, дайте мне поговорить с мужем, – попросила я.

Раб встал. Я подняла голову и поняла, что смерть моя близко; раньше я высоко держала голову, и участь моя была счастливее, чем у прочих, а теперь я обесчещена. Я зарыдала, обливаясь слезами. Мой муж взглянул на меня с гневом и отвращением:

Услышав это, я заплакала еще пуще и, подняв на него глаза, проговорила:

Глаза его запылали от гнева, словно мои слова ножами вонзились в его грудь, и он сказал:

Я молила о пощаде, но он прикрикнул на раба:

– Ну же, разруби ее пополам и избавь меня от нее, ибо не нужна мне ее никчемная жизнь.

Тут я потеряла всякую надежду выжить и увидела, что жизнь моя кончена, ибо сердце его обратилось в каменную крепость. Задрожав всем телом, я чуть не лишилась чувств, когда услышала звук шагов и голос старухи, прозвучавший, словно рев урагана. Она бросилась моему мужу в ноги, заплакала и взмолилась:

– Прости ее, сынок, не губи. Ради той груди, которая тебя вскормила, прошу тебя об этом – не ради этой никчемной женщины, а ради тебя самого, ибо убивающий неминуемо сам будет убит. Отпусти ее и прогони навсегда из своего дома и из своей жизни.

И она снова заплакала, умоляя его освободить меня. Наконец он смилостивился.

– Но я не дам ей уйти, не оставив на ее теле вечного клейма, – сказал он.

Он приказал рабам сорвать с меня одежду и сесть на меня сверху. Муж взял палку из айвового дерева и избил меня так, что я едва не умерла. После этого он велел рабам отнести меня под покровом ночи к моему дому и оставить под дверью.

Сестры заплакали, увидев меня. Сестра – хозяйка дома лечила меня мазями и снадобьями, но ничто не могло унять боль и исцелить шрамы на теле и в душе. Я пролежала в постели несколько месяцев и наконец оправилась, но тело мое осталось обезображено, как ты видишь, о повелитель правоверных.

Как-то раз я отважилась подойти к дому моего мужа. Но, увы, дом оказался разрушен, а переулок, в котором он стоял, превратился в мусорную кучу. В великой печали я вернулась домой и поклялась, что никогда больше не стану думать ни о нем, ни о каком другом мужчине.

Сегодня вечером, как и во все вечера, мои сестры, черные собаки, получили триста ударов плетью. И с каждым ударом мои старые раны открываются и начинают кровоточить, и я извиваюсь от боли, и сердце мое разрывается от муки.

Так и жила я затворницей с моими сестрами и двумя суками до сего дня, когда младшая сестра позволила носильщику доставившему наши покупки домой, поужинать с нами…

Такова моя история, о добрейший калиф.

Калиф пригласил избитую сестру сесть и вызвал закупщицу:

– Думаю, и тебе есть что рассказать… Я заметил, с какой обидой и горечью ты поешь. Я ведь не ошибаюсь? Расскажи, не потерпела ли и ты обиды от мужчины?

И третья сестра, закупщица, начала:

– О повелитель правоверных…

О, повелитель правоверных… – начала она и замолчала, сняла шаль с плеч и накинула ее на голову. А потом тихо заплакала, утирая слезы краем шали. – О повелитель правоверных, с твоего разрешения я воздержусь и не стану рассказывать.

– Здесь каждый рассказал свою историю, – напомнил калиф. – Помнишь: когда я вошел в этот дом переодетым с визирем и Абу Нувасом, вы, три сестры, угрожали нам смертью, если мы не откроемся. Настал твой черед – приступай.

– С твоего позволения, – сказала закупщица, – я должна предупредить, что моя история только смутит тех, кто здесь присутствует, и потому…

Но калиф жестом прервал ее и приказал начинать. И она покорилась.

– Увидев, сколько натерпелись мои четыре сестры от своих мужей, я дала зарок замкнуть сердце на ключ и никогда не думать ни о любви, ни о браке. Но злая судьба все же настигла меня. О да, повелитель правоверных, она, словно волна, подхватила меня, и я чуть не погибла, подобно пчеле, захлебнувшейся в своем же меду. Я говорю «мед», потому что купалась в блаженстве и счастье любви, оказавшись во дворце самого калифа.

Калиф обратил на нее взгляд, полный недоумения и любопытства, а закупщица продолжала:

– Меня пригласили на пир по случаю обрезания первенца моей двоюродной сестры. К моему удивлению, в пиршественный зал вошла госпожа в сверкающих одеждах, и, еще не услышав, как женщины перешептываются между собой: «Зубейда, госпожа Зубейда», я подумала про себя: кто эта прекрасная женщина, как не царица?