Книга Ратник княгини Ольги, страница 47 – Святослав Воеводин

– Успокойся, – тихо произнес Святослав, приблизившийся, чтобы положить ладонь на плечо возлюбленной. – Я давно не мальчик. Ошибки не допущу. Знаю, что делать, знаю как. Гони тревогу прочь. Жди. Я до ночи вернусь.

Некоторое время спустя он уже входил в опочивальню матери, прихорашивающейся перед огромным овальным зеркалом.

– Не обессудь, что здесь принимаю, – сказала она, придирчиво оглядывая свое отражение. – Времени мало. Миссия норманнская уже прибыла, на прием просится.

– Возьми меня с собой, матушка, – попросил Святослав.

Просьба была столь неожиданной, что Ольга отвернулась от зеркала, казалось, заворожившего ее.

– Зачем тебе с епископом Адальбертом встречаться? Ты же не веруешь.

Ему хотелось возразить, что он-то как раз верует, только не в чужого незнакомого бога, а в своих собственных богов, привычных с детства, но он успел сдержаться, за что мысленно похвалил себя. Сейчас нужно было не спорить с матерью, а поладить с ней.

– Сомнения меня берут, – сказал Святослав. – Может, христианский бог сильней нашего? Не зря же все, кто окрестился, живут богаче и краше.

– А я тебе не раз говорила про то, – напомнила Ольга, явно довольная таким оборотом.

– Так возьмешь, матушка? Очень хочется самому на епископа поглядеть.

Он замер, ожидая ответа. Ольга думала.

До сих пор ей не удалось обратить в новую веру не то что Русь, но и родного сына. Это удручало ее. Она понимала, что, оставаясь язычником, он никогда не будет желанным женихом в глазах европейских монархов. А ей хотелось повенчать его с представительницей какого-нибудь знатного рода. Таким образом можно было бы породниться с норманнами, саксонцами или, бери выше, с самими византийцами. Дальше перед державой открывались столь сияющие горизонты, что дух захватывало.

– Вот посажу тебя рядом на приеме, а ты даже креститься не обучен, – произнесла Ольга, изображая сомнение. – Что Адальберт подумает? Примет тебя за дикаря.

У Святослава уши заложило от гнева, однако он не подал виду.

– А ты научи, – предложил он.

– Ладно, гляди. – Не поднимаясь с места, Ольга повернулась к нему. – Держишь пальцы вот так, видишь?

– Будто соли набрал, – ухмыльнулся Святослав.

– Не ерничай! Это тебе не шутки.

– Молчу. Так правильно?

– Правильно, – проворчала Ольга. – Теперь черти в воздухе крестное знамение. Коснись лба… теперь живота… правого плеча… левого… Ну-ка, еще раз.

– Лоб, живот, плечо, другое, – послушно повторил Святослав. – Довольна?

– Это ты должен быть доволен, сынок. Перекрестившись, ты себя воле божьей вверяешь. Еще раз повтори… Вот так. Теперь скажи: «Во имя отца, и сына, и святого духа»… Поклонись. Ну вот. Теперь тебя можно в люди выводить.

Святослав прикусил губу, чтобы не сорваться. Он не раз примечал, как кияне совершают обряд, показанный матерью, и всегда смотрел на таких людей с жалостью и презрением, как на юродивых.

У него в голове не укладывалось, как можно пренебречь верой предков ради бессмысленного тыканья пальцами в лоб и тулово. Проделай он такую штуку перед своими дружинниками, они бы решили, что их воевода рехнулся.

– Выводи, матушка, – смиренно произнес он, пряча глаза.

– Слава Господи, – с чувством сказала Ольга. – И впрямь за ум взялся.

– Взялся, – кивнул Святослав.

– Как тебе Малуша? Не разочаровала?

Его рука поднялась, чтобы свирепо подергать себя за ус.

– Я на ней женюсь, – сказал он. – Сын на меня похож. Как две капли воды.

– Оставь их при себе, – сказала Ольга. – А с женитьбой не торопись. Подберем тебе жену королевских кровей. Вот хотя бы Адальберта попросим похлопотать. Он во все дворы высокие вхож.

– Мне Малуша мила, – заупрямился Святослав.

– Жил ведь без нее. Не тужил.

– Тужил, матушка. Сильно ты меня огорчила, когда Малушу сослала.

– Зачем она тебе была, брюхатая, – отмахнулась Ольга.

– Мама!

– Ладно, не кипятись. Повернись-ка, погляжу, как одет. Кафтан вроде подходящий, и сапоги новые…

– Прямо сейчас пойдем? – оживился Святослав.

– Крест наденешь, и пойдем, – кивнула Ольга.

По непонятной ей причине до сих пор крещение охотнее принимали женщины, а не мужчины. Многие боярыни киевские уже носили нательные кресты под одеждой, тогда как их мужья не торопились следовать примеру жен. Ну, кажется, почин сделан. Если Святослав покорится, то за ним и дружинники потянутся. Лиха беда начало.

Однако сын покачал головой:

– Нет, крест мне рано надевать. Погожу пока.

Ольга испытующе поглядела на него. Ближе к осени она намеревалась начать ставить повсюду большие кресты и возводить христианские храмы, постепенно обращая русов в новую веру. Если удастся переубедить Святослава, то он станет ей славным помощником, когда дело дойдет до разорения старых капищ и свержения кумиров. Однако торопиться не надо. Характер у сына такой, что чем сильнее давить, тем яростнее он сопротивляется. Лаской действовать надобно. И хитростью.

– Как скажешь, – согласилась Ольга. – Ты князь, твоя воля.

– Князь, – повторил Святослав с обидой. – А сама все за меня решаешь.

– Я только направляю тебя, сын. Дабы ошибок не было совершено.

– Больше не ошибусь.

Ольга не расслышала в фразе Святослава той многозначительности, которая насторожила бы ее при других обстоятельствах.

В последний раз оглядев себя в зеркало, она встала.

– Ну, идем, – сказала она. – Только помни: разговор предстоит важный. Судьба Руси решается. Император Константин нашим союзником стать не захотел, нынче нам поддержкой Отгона заручиться надобно. Это он епископа прислал. По моей просьбе.

– Да знаю я, знаю, – вымолвил Святослав с досадой.

Ему вспомнилось, что Отгон Первый именует мать королевой русов, тогда как сам Святослав, законный правитель Руси, даже не был упомянут в договорной грамоте. Ничего, скоро этому придет конец.

– Отгон у самого папы римского добился позволения народы в христианство обращать, – продолжала Ольга, пропустив мимо ушей реплику сына.

Они неспешно шли к тронной зале мимо вытянувшихся в струнку гридней и пышно разодетых бояр.

– Тевтонцам очень важно добиться успеха в Киеве, – продолжала Ольга, понижая голос. – Но Адальберт будет притворяться, что делает нам одолжение. Не обращай на то внимания – пущай пыжится, коли есть охота. Гордость показывай в меру. Улыбнись епископу, скажи приятные слова – язык не отвалится…

Пока она поучала сына, Адальберт ждал аудиенции в отведенных ему покоях, столь убогих и тесных, по его разумению, что впору заподозрить умышленное унижение. Его посольство в составе двенадцати дворян и верховных священников Франкфурта-на-Майне пребывало там же, прикладывая к носам надушенные батистовые платки и обмениваясь выразительными взглядами.