Онлайн книга «Robbie Williams. Откровение»
|
Входят Айда и Тедди. Роб напевает для Тедди «Soda Pop», а потом крякает, как Дональд Дак, что явно никому не интересно. «Эй! — говорит он. — Эй, ты ж смеялась над этим, забыла?» Повторяет. Ноль реакции. «Господи, — говорит он, — шоу-бизнес такой переменчивый». * * * Однажды вечером Гай приходит к Робу домой, и Роб делится с ним идеей — записать альбомы-близнецы Love и Hate. «Так я из души всю ненависть выплесну, — объясняет он. — А потом мы очень постараемся сделать альбом любви». «Ты думаешь, что если выплеснуть всю ненависть, то получится типа очищение?» — спрашивает Гай. «Типа да, — отвечает Роб. — Особенной надеждой себя не тешу». «Ну, а вот „No Regrets“ ты бы классифицировал как песню ненависти?», пытается Гай понять концепцию. «Ага. Karma Killer. Из последнего альбома „Into The Silence“», — говорит Роб и цитирует слова этой песни: Когда карма тебя настигнет, я бы хотел быть рядом, если понадобится помощь… из-за тебя жесток к себе стал. «Ненависть — как бы твоя сильная тема, одна из», — говорит Гай. «Да, — соглашается Роб. — Потому что я полон ею». Они разговаривают о старых песнях, изданных и неизданных, слушают несколько, и вдруг, даже и не собираясь практически, они сочиняют новую песню — о том, как один человек хотел прославиться, эдакий «последний из мошенников великих», такая вроде как атака на Oasis под названием «The Wanker». Она одновременно оскорбительная и горестная, сочувственная. Твоя девушка видела по телевизору
Тебя плачущим.
«Это должен быть я,
Это должен быть я».
Ты думаешь, что настолько хорош,
А ты действительно такой?
Ты действительно такой?
Завтра в намоленной студии Capitol, где были записаны классические, нетленные песни, в конце дня бесплодной работы над немецкоязычной версией «Mack The Knife», Роб вдруг заявляет, что хочет сделать демо вот этой новой песни. Что они с Гаем и делают. Я совсем не уверен, что эти стены слышали ранее нечто подобное: Нравится тебе, кем ты был?
Теперь знаешь: мечтатель должен быть сильней мечты.
Спасибо, но спасибо — нет.
Ты все еще стреляешь в пустоту,
Дрочащий должен держаться дольше, чем эрекция.
«Я в том смысле, — смеется Роб после того, как допел, — что это злее, чем я сам». * * * Однажды днем они с Айдой, охотясь на жилье, отправляются смотреть один очень большой дом. Все обставлено с толком: «Касабланка» на телеэкране, камин полыхает. Роб говорит Айде, что это не вариант: тут нет того вида, как в их нынешнем доме. «Это очень важно, чтоб такой вот вид был, — объясняет он. — Он создает иллюзию, что ты среди людей… на расстоянии». * * * Продолжаем распекать дочь: «Чего это тебе вдруг папочка — не смешной? — спрашивает Роб Тедди. — Я ведь убивал когда-то». «А понимаю», — замечает Айда. «Ты когда-то считала меня дико смешным, — возражает он. — Помнишь?» Он крякает по-дональдовски прям в лицо Тедди. Тедди почти не реагирует. «Смотрит на меня широкими обалдевшими глазами, и все», — сокрушается Роб. «Полагаю, тебе стоит предложить новый материал, — советует Айда. — Девочка ведь очень похожа на британскую публику». * * * Продолжаем охоту на недвижимость. Вот разговор Роба с Айдой во время осмотра одного из страшно дорогих домов, куда они пришли, мне кажется, ради развлечения и времяпрепровождения. Диалог начинается с такой предпосылки: они пытаются понять, были бы они счастливы, если б могли жить где-нибудь, обладая меньшим количеством денег, чем им посчастливилось иметь в реальности, и доходит до того, что каждый из них рисует все более и более мрачное будущее, если вдруг удача отвернется. «Что люди в Лос-Анджелесе готовы делать — это продолжать работать, — спорит Роб. — А я-то могу в любой момент остановиться». «В ближайшее время мы не остановимся, — пророчествует Айда. — Зая, давай честно: ты на этом „сидишь“». «Не знаю — у меня переоценка ценностей идет». «Мне кажется, не любишь ты турне, но вроде как у тебя зависимость от того, чтоб быть поп-звездой». «Ага, — соглашается он. — Шоубиз — это прикольно». «Твоя голова всегда будет думать в категориях музыки и творчества, — говорит она. — Ничего не остановится потому только, что ты решишь остановиться. Это в тебе. Мозг твой так устроен». «Наверное, ты права. А поскольку продажи альбомов падают, мне все грустней и грустней…» «…грустней и грустней…» — продолжает она. «…и неуверенней…» — говорит он. «…но все корпеющий, — продолжает она, — как собака с костью». «…как один из тех, про которых ты говорил, что таким никогда не буду», — говорит он себе. «Вроде как они продвинулись два сезона на каком-нибудь телешоу, и следовало бы уже остановиться, — она говорит. — Это будешь ты…» «Мы бы подумали: ну все, дно… — говорит он, — …но тут упали еще ниже». «Тогда мы сделали свое реалити-шоу, — говорит Айда. — Тогда-то мы ушли от программы со сценарием…» «…Чтобы стать настоящим реалити-шоу», — говорит Роб. «Потому что со сценарием — это уж слишком умное…» «Уйти от сценария, где мы на самом деле над собою смеемся…» «…к тому, чтобы люди смеялись над нами, — говорит Айда. — Не с нами. Просто: заплати мне чего-нибудь и можешь ржать надо мной». «Ага». «А потом, — говорит она так, как будто разглядывает в телескоп самое жуткое будущее, — мы будем продавать ароматизированное мясо с нашим брендом. От исполнителя хита „Angels“…» * * * Есть довольно распространенная теория популярной психологии: знаменитости навсегда застывают в том возрасте, в котором получили первый успех. Пару дней спустя Роб вспоминает эту теорию, чтобы высказать свою финальную мысль про всю ту суматоху с Бреттом Андерсоном. «Вот еще что мне тот пост напомнил — то, насколько я юн в свои почти сорок, — говорит Роб. — Ну, в общем. Я думал, что если Бретт Андерсон мне не ответит, то значит он взрослее меня. Но потом я подумал: что ж, все нормально, я застыл в том возрасте, в котором добился успеха, а это было лет в шестнадцать-семнадцать у меня. И он в том возрасте застынет, когда это с ним произойдет». * * * Позже, в Лос-Анджелесе, когда Роб вспоминает этот период, он в тех своих эмоциях винит по большей части подавители аппетита. «От них становишься довольно злым, — рассуждает он, — и мне легко скатиться в мысли о мести». |