Онлайн книга «Поцелуй аиста»
|
— А мы — на море, — вздыхала Александра. — Должны же уже какие-то деньги быть? А то пашу-пашу… Ради чего? Жизнь проходит. Что я, кроме клавиатуры, видела? А там — пальмы. Украсим пальму и будем в бассейне слушать поздравления сразу всех президентов. — А я просто напьюсь наконец… — А ты, Милка, глупая женщина… Новенькая спала после успокоительного. Мы старались не шуметь. Александра поправила одеяло на ее задравшемся до белья животе. А город уже отмечал. Под окнами топтались сразу много пап. Всеми семьями пришли поздравить с наступающим — с шариками, с тещами, с собачками… — Алло! Женечка! Женя! Ты как? — Я? Прекрасно! — У меня тут небольшая вечеринка с друзьями! Мы сверстали отличный номер! Я приеду чуть позже, милая, можно? — Мам… Я себя сейчас ощущаю мамой, а ты — как школьница… — Да? — Ага. — Так что? Отпускаешь на час? — Мам… Отпускаю… — Но я приеду все равно! — Я знаю. Празднуй. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. — У меня все хорошо! Тут вся редакция тебе привет передает! Слушай! И в трубке пьяный счастливый мужской голос: — Хээээппи безздэй тууу юююю! И смех других людей, и звон бокалов, и мама где-то за кадром с возмущением: — Гедеон Вилорович! С какой стати «Хэппи бездэй»? Новый год же! Вы меня удивляете! Я смеялась. Так смеялась. За окном народу прибывало. Можно себе представить, что будет завтра, в Новый год. В сторонке стояла маленькая бабушка в пуховом платке из того еще времени. Она так пристально и отчаянно смотрела вверх, и так долго… — Ждет кого-то… — Не, я не побегу, — Милка улыбалась, набивала смс в телефоне. — Ко мне сейчас мой красавец приедет. Спалился, дурачок! Спросил, какие пирожные больше люблю — с кремом или шоколадом… Ясный пень, стоит уже в очереди в гастрике соседнем… Александру просить было бессмысленно. Она уже погрузилась в мир новостей, а параллельно в чаты-скайпы-форумы. Я открыла форточку. И тут же в палату ворвалась зима, закружилась, загремела далекими петардами. Встала на подоконник. Это тяжело, когда с животом. Но вполне реально. — Вам кого позвать? — Ась? — старушка не сразу поняла, о чем речь. — Кого вам позвать? — Так… внучка у меня… Ира Рачковская! Внучечка! Рожает она… Или уже родила! — Телефон у нее есть? — Чего? — Телефон есть? — Телефон? Не, у меня нет, не! Я их не понимаю, телефоны… Она развела руками. Восемь вечера. Не так уж и поздно. Сердце мое вдруг так начало вытанцовывать, так бойко застучало… А я что? Я просто решила найти эту Иру Рачковскую, всего делов-то. Анжелика Эмильевна в коридоре радостно встала, улыбнулась. — Лика! У меня к вам дело! Мне надо попасть на третий этаж, где рожают… Или на четвертый, где уже родившие, я не знаю… Я хочу найти человека, и… получить эмоции для нового сценария. — Понимаю… Погодите, я вам халатик дам, бахилки, масочку. Только вы недолго, хорошо? — Конечно. Она вынесла мне обмундирование, помогла экипироваться. — Лика, а где телеведущая? Ну, которая в двенадцатой лежала? — Так рожает она. — Как… А… А… квартира? — Какая? Так у них, вроде, есть… Не знаю, они о квартире ничего не говорили… — Лика, а можно тогда еще вопрос… Вы простите, это… бестактно, может быть… — Да, я могу в постельных сценах сниматься, но чтобы под одеялом я была одетая… — Нет, я о другом… Я слышала… ну, так получилось… Слышала, как Алина Кирилловна говорила, что идет на какое-то преступление… Ну, в связи с этой женщиной, телеведущей. Как вы думаете, о чем речь шла? — Ну, не знаю. Может, она ей выходить разрешала за пределы роддома? Вообще-то этого нельзя делать, но… сами понимаете… Если ненадолго, то можно… — Да, она выходила… И с цветами возвращалась. — Ну, или вот еще? может? то, что они с мужем рожают? Нужны справки, совместные курсы. А они, может, как-то иначе договорились? Вы спросите у Алины Кирилловны! — Ну, это вряд ли. Спасибо. Лифт. Я скоро в нем тоже поеду. Может, и сегодня. Третий этаж. Тот самый, на котором происходит то самое. Роды. Дверь — почти как в камере строгого режима. Я туда сунулась, и тут же мне навстречу грозно встала из-за стола на посту женщина. Да, этот этаж не был похож на наш курортный первый. У нас весело, желтенькие стены, цветочки, телевизоры, а здесь — как в коробке для обуви. Пусто, ровно, мало. И белый кафель не перебивается ничем, никакими отвлекающими деталями. Здесь не прохлаждаются, детка. Здесь рожают. — Вы куда, женщина? — Мне узнать, Ирина Рачковская рожает еще? — Не знаю. Вам нельзя, уходите. — Ээээ… Я — Евгения Ким, режиссер… и продюсер… и сценарист… и актриса тоже… — А… Ну, сейчас. Постойте тут, пожалуйста. Она вошла в одну палату, потом в другую, потом в третью, затем еще куда-то. Вышла ко мне. — Нет, уже родила. На четвертом спрашивайте. — Спасибо. С наступающим Когда я уходила, то услышала душераздирающий женский крик. Но я была внутренне к такому готова — это же роддом, это серьезно. Четвертый был из той же уровневой серии. Тоже белый кафель, тоже полное отсутствие декораций. Но… Там всюду звучали дети! Мяукающий, отчаянный, тоскливый, требовательный — самый разный детский рев! Бог ты мой… Вот они, те, кто молчал, и спал, и ворочался, и толкался в животах на ямайском первом этаже! Вот они, реальные, материализованные деточки! Мимо прошла бледная женщина, довольно тощая, измятая. Держалась за живот. Я с трудом ее узнала. Это была Вера. Та, которую мы спасали от безграмотной и путающей цифры любовницы. — Вера? — Ой… — Это Женя! Мы с вами в предродовом отделении лежали! — Да, точно! — Ну, как вы? — Ну, уже ничего… Без живота. Так странно ее видеть без живота. — Как малыш? — Хорошо, крикливый. На папку похож. — А можно… посмотреть? |