Онлайн книга «Должность во Вселенной. Время больших отрицаний»
|
– В какой-то мере да. Мы орудовали не в астероидном поясе, а на астероидном кладбище. – Ну, знаете!.. И что же вы предлагаете? – Остановиться, притормозить, подумать. Разобраться с тем, что мы набрали, наворотили на полигоне. Освоить как-то. И думать, думать дальше. – Вы еще скажите: в этом и есть сермяжная правда – как Васисуалий Лоханкин, – мрачно буркнул Буров. Разговор шел с ним. В кабинете директора. – Не кукситесь, Витя, – мягко, вразумляюще, как старший сказал Любарский. – Сорок девятый с шестеренкой получился от катастрофы там. А здесь?.. Вы по карте не прикидывали, на какую территорию раскинулась градусная сетка нашего полигона – и насколько распространятся все камни… особенно если мы наполним «корыто» под завязку, под Материк… в случае чего? Ведь на реальные сотни километров. Сметая всё. – Нет. Но страхующие Ловушки К8640 готовы, можно подвесить. – Это хорошо. А все-таки давайте остановимся. И пусть то, что есть, окажется… ну, первой примеркой к Материку, что ли? 5 Полилог типа «Они» (сначала на зазубринах-башнях, под МВ-солнцем – слепяще-голубоватым и маленьким на сей раз, электросварочным каким-то; потом в башне, в сауне). – Слушайте, как это может быть? Все гипотезы конца света, какие я читал, саму планету щадят. Поверхность, мол, пострадает, жизнь на ней уничтожится… но шарик будет летать дальше. Ведь здоровенный же, на тысячи километров!.. Как он может взорваться? – Так разнести огромный шар, целую планету, мог только ядерный взрыв. Изнутри. – Значит, такие они там творили дела. – Никто там ничего не творил, все произошло природным путем. Нет, серьезно. Вы о радиогенном тепле слышали? – Что идет из глубин Земли от распада урана и тория? Конечно. – А знаете, какой от него геотермический градиент? Три градуса на сто метров в глубину. Тридцать на километр. Проверено до пяти-шести километров, там под сто пятьдесят, двести градусов по Цельсию. Вы хоть представляете, что это такое? Если перенести на поверхность, то в десяти километрах отсюда, в станице Глинской, на триста градусов жарче; там все сварятся и изжарятся. А в Катагани температура как на поверхности Солнца… – Ничего себе! Выходит, мы живем на раскаляющейся сковородке? – Если экстраполировать этот градиент линейно, то на глубине в тысячу километров под землей за тридцать тысяч градусов, на пяти тысячах кэмэ, около ядра, сто пятьдесят тысяч градусов… – Но это же внутризвездные температуры! – Выходит, и наша планета так может шарахнуть? На куски?.. В любой момент? – Наверное, не в любой. Сначала сильно повысится сейсмическая активность: землетрясения, оживут старые вулканы, появятся новые… Ведь действительно шар здоровенный, он не может так вдруг рвануть. – Так что не спеши надевать чистую рубаху. – А чистые рубахи и для жизни, между прочим, хороши. И для работы. – Постойте, но почему мы такого не наблюдали в МВ? – Взрыв – это краткий миг. Попробуй выйти на него. То, как планеты саморазогреваются, начинают интенсивно излучать и затем расплываются жарким облаком, мы видели не раз. А уж что там: пар, пыль или обломки, – дело второе. – Постойте-постойте! Но тогда тот драматический вывод Корнева, что от активности нашей разрушаются миры, от творчества… вообще, от цивилизаций, – неверен. Не от нас и не от нее они разогреваются и разрушаются. Есть процессы мощнее и глубиннее. – Пожалуй, да. – То есть цивилизация лишь признак приближения конца. Вон и у тех она явно была. – Вам от этого легче, Бармалеич? – Знаете, да. Все-таки не мальчики с одухотворенными глазами виноваты. – Но это означает, что и активничать сверх меры не надо. Просто глупо. Ведь натужную активность с жаждой подняться и далее таким всегда быть подпирает уверенность в стабильном бытии. Но раз мы обитаем в резко нестационарном мире… – …И цивилизация лишь одно из проявлений этой нестационарности… – …Так какое уж тут «всегда»! Жить надо спокойно. – И работать тоже. – Жаль, Корнев этого не видел и не знал. Жил бы сейчас. * * * Знание, без которого они могли обойтись. Впечатление от Сорок девятого астероида на «верхних» ниивцев было грустным и отрезвляющим. Там же, на полигоне, осмотрели остальные выловленные на замарсианских орбитах камни: нет ли и на тех подобных примет? Ничего не увидели: сколы, трещины, разломы планетного монолита блистали, искрились под МВ-солнцем. Каре этих глыб занимало добрый десяток километров в центре титанового корыта. Уплыли посуху на НПВ-«Бригантине» в НИИ, наверх – думать дальше. * * * – Послушайте, а не захватываем ли мы с этими камнями еще кое-что? Пси-поле бывшей планеты, ныне тучи астероидов, ее судьбу? – Между прочим, температура Венеры – признак, что там еще более все подогрелось. И может рвануть. Температура раскаленного утюга! Никакими «парниковыми эффектами» такую не объяснишь. – А у Марса видик, будто там все уже произошло. – Так что наша Земля – последняя планета из этой четверки?.. – Значит, у нас все впереди. В будущем, которое началось. – Слушайте, бездоказательно все это: про Марс да Венеру… да и про Землю. И с четвертой планетой мы, если честно, не знаем, что случилось. Помолчали. – Но главное, брать-то все-таки оттуда нехорошо. С планетного кладбища. Бармалеич прав. – Не только поэтому. Ясно, что теми астероидами мы полигон не заполним, там работы на сто лет… – …если не на тысячу. Нулевого времени. – Но если не оттуда, то откуда еще? Из кольца Сатурна? – Да оно совсем далеко. Миллиард километров. – Брать или не брать – вот в чем вопрос. To take or not to take? – To steal or not to steal? Красть или не красть? – Словоблуды… – Так что, сворачиваемся? Зря трудились, зря МВ-солнца проводили… – Нет, почему же! Из того, что набрали, можно создать хоть и не Материк, но все-таки что-то. – Островок. Островок по-любарски… – Под названием Пшик. – А такой был замысел, такой размах! Н-да… И снова воцарилось молчание. Хлестались вениками, потели – и думали. – Как это Чичиков-то говорил, – прозвучал с верхней полки медленный голос Имярек Имярековича. – «Эх я, Аким-простота! Ищу рукавицы, а обе за поясом». Нет, серьезно. – Ты это к чему? – встрепенулся Климов. – Это ведь он сказал, когда сообразил, как мертвыми душами промышлять… А где у нас мертвые души? И какие у нас рукавицы за поясом? Давай, не томи… Чичиков, он же Ходжа Насреддин! |