Онлайн книга «Ненаглядный призрак»
|
Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших. – Ты свой бизнес любишь? – Не очень. – Утомляет? – Типа того. – Значит – только для денег? – Конечно. Без базара. – Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги. – Четыреста тысяч баксов. Мы выпиваем ещё по рюмке. – А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то? – Ну… Куплю домик в Чехии где-нибудь. Будем жить с женой, с ребёнком… Буду, типа, на рыбалку ездить. Любовницу неподалёку поселю. – А сейчас ты что? Не можешь такой домик купить? – Могу уже сейчас. Могу даже купить штуки три… – Так какого чёрта?! Дима впадает в тяжёлую задумчивость. Похоже, мой вопрос его застаёт врасплох. Коньяк уже на исходе. – Ты, по-моему, на многое способен ради денег. – Практически на всё, – признаётся Дима. – Что, и на убийство? Он смотрит на меня бесконечно долгим, внимательным взглядом, допивает свою рюмку и внятно произносит: – Цена вопроса. И, немного подумав, уточняет: – То есть вопрос цены. Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем. 4 Мне до смерти неохота обобщать. Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера. Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в мире не происходит случайно!» И почесал в кудрявой бороде. Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь неслучаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе. Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно. Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому. 5 Самолёт вылетает из Лондона меньше чем через два часа, а я до сих пор гуляю на подступах к старинному вокзалу Кингс-Кросс и не тороплюсь идти в подземку. Я уже месяц в Великобритании – за весь месяц ни одного русского слова ни с кем, и я ловлю себя на том, что уже и думаю частично по-английски. Ладно, думаю, I have to go, так можно и опоздать на этот bloody airplane. Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются. Диалог с профессионалкой у нас происходит изумительно краткий. Хемингуэй бы позавидовал. – Sex? – No. – Why? – I'm busy. – No problem. Воспитание, блин, такое. He позволяет сказать женщине в лицо: не хочу я тебя, не грызу я этих семечек. В аэропорт Хитроу мне ехать подземкой минут сорок. При переходе с линии Виктория на линию Пикадилли разглядываю пассажиров и замечаю раз в трёхсотый: в мировой столице моды люди одеты как попало. Не в том смысле, что плохо (хотя встречаются и очень плохо одетые), а примерно по такому рецепту: завязываем себе глаза, ныряем в шкаф с одеждой (желательно чужой) и быстро-быстро напяливаем всё, что нащупали. Какой там, на фиг, единый стиль и выдержанный тон! Плюнуто и забыто. Лишь бы удобно. Первенство в моём сердце держит один роскошный седовласый джентльмен, катающий детскую коляску по улице Пикадилли в смокинге и лёгких сандалетах. На каждой остановке громкоговоритель дивным мужским голосом напоминает: «Mind the gap!» Если дословно: «Помни о щели!» Строго говоря, мне советуют не шандарахнуться с края платформы. Или, выходя из поезда, не сунуть ногу в пустоту. Но как минимум две милые русские авторши сумели расслышать в этой фразе про щель – в её тысячекратном повторе – почти ритуальный языческий намёк или циничную подсказку. Подозреваю, что в аэропорту уже идёт регистрация на рейс. Остаётся ехать совсем недолго. На всякий случай заглядываю в схему подземки – и с ужасом осознаю, что не знаю, на какой станции выходить! Нет, я, конечно, помню, куда еду. Ещё не совсем сбрендил. Но тёмно-синяя линия Пикадилли заканчивается петлёй из двух остановок: 1) Хитроу. Терминалы 1, 2, 3; 2) Хитроу. Терминал 4. Откуда мне знать, в каком терминале мой самолёт? Билет об этом умалчивает. В прошлых английских поездках в аэропорт меня доставляли друзья. Как ценный дипломатический груз. Прижимали и обцеловывали. Кое-кто слезу пускал. Говорили: «Never mind», не бери в голову! Сейчас они носятся где-то в Португалии. А я один, и я реально опаздываю. Выхожу на Хэттон-Кросс (третья от конца остановка) – перекурить и подумать. К счастью, станция наземная: за сигарету не оштрафуют на двести фунтов. Но там и штрафовать некому. Абсолютно пустая платформа, если не считать худощавой рыжей англичанки, которая ждёт поезда в ту же сторону, что и я. Стоит и как бы невзначай разглядывает меня. Могу тоже поразглядывать. Кого-то она мне напоминает. Ну да, Сьюзан Сарандон времён «Тельмы и Луизы». Только лучше. Пусть даже и Сьюзан. Может, присоветует чего-нибудь. Подхожу и на своём уникальном английском выражаю печальное сомнение в номере терминала. Её не смущает мой уникальный английский. Она интересуется: «Which airline?», а затем уверенно сообщает номер. Который я забываю немедленно. Потому что в эту минуту что-то поразительное происходит в глазах. Как бы тихое соглашение. Или сговор. Нет, не в том смысле. Ну представь, ты идёшь один – всю жизнь один – в довольно-таки жёсткой, чужеродной среде, и где-то в пограничной области, на контрольной полосе, узнаёшь в лицо своего человека. Настолько своего, что и знакомиться не надо. |